Донделе было шестнадцать лет, когда вместе с матерью он попал в тюрьму семи переулков. Он, Донделе, — с полукруглым ведёрком за спиной, верёвкой, ершом и свинцовой гирей, а она, Асна, — с женским молитвенником под мышкой, проперчённым и просоленным слезами и полным сладостных, столь угодных Господу слов.
В гетто Асна незаметно заколола платье на горле серебряной булавкой, которую жених, будущий отец Донделе, подарил ей на помолвку.
Эта булавка стала приметой, чтобы Асну ни с кем не спутали.
Когда начались облавы на стариков и старух, Донделе замуровал мать в дымоходе на проходном дворе. А когда потом освободил её оттуда, Асна съёжилась и почернела, как головешка. Он еле её узнал. Через несколько дней ему пришлось снова её замуровать, потому что началась охота на детей, а его мама теперь выглядела точь-в-точь как ребёнок.
Хотя в её молитвеннике такого и не было, Асна в гетто без конца повторяла: «Господи, сделай милость, позволь мне дожить до того, чтоб умереть в своей постели».
Ведь её постель находилась очень далеко, вот в чём был смысл этой молитвы.
А Донделе, наоборот, жил и хотел жить дальше, не для того чтобы умереть. Он хотел жить и ради мамы, и ради себя. Хотел жить ради жизни.
Поскольку теперь в домах вместо прежних жильцов поселились новые хозяева города, а труб у них над головой никто не чистил, дымоходы заросли сажей, и повсюду стали вспыхивать пожары — новым хозяевам ничего не осталось, кроме как в тюрьме семи переулков разыскать последних оставшихся трубочистов и позволить им свободно передвигаться по городу, чтобы чистить печи. А ночевать трубочисты должны были в гетто, вместе со своими братьями.
Донделе стал одним из немногих, кто поутру с ведёрком и ершом уходил в город и до заката порхал по древним медно-красным черепичным крышам. Издали казалось, что черепица, иссечённая градом, потрескавшаяся, — это черепки, положенные на мёртвые глаза города.
Порхая по чердакам и крышам, Донделе выискивал никому не известные каморки, закутки и переходы с одного чердака на другой. А ещё добирался до бывших соседей с кирпичного завода и покупал у них еду, которую тайком проносил в гетто — на дне полукруглого ведёрка.
Впервые, с тех пор как настало время ножей, как началась резня, Асна улыбнулась. Это произошло, когда Донделе вечером вернулся из города и достал из-под сажи в ведёрке кусок свежего белого сыра. Влажная улыбка едва сверкнула. Так выглядит капля росы на паутине в осеннем саду. Но тут же на белом сыре, который Донделе тайком принёс для неё, Асна заметила чёрные следы пальцев, и капля росы скатилась вниз.
Если бы ведёрко Донделе умело говорить — чего бы оно только не рассказало! Оно могло бы рассказать, например, как Донделе, когда чистил трубу казармы, украл там оружие и в этом самом ведёрке принёс в гетто; или как охранники у ворот, заглянув в ведёрко, посмеялись над сумасшедшим, который таскает из города серую золу себе на ужин: эти глупцы не поняли, что это не зола, а порох.
Оружие и порох Донделе приносил не для себя. Он передавал их своему товарищу Звулику Подвалу — для непокорившихся парней и девушек с горячей кровью.
…И выковал кузнец зимнюю ночь в тюрьме семи переулков. В небе заиндевели красные искры, тени примёрзли к снегу.
Крыши с торчащими трубами — заснеженный лес. По лесу блуждает Донделе, в ведёрке за спиной — ребёнок. Донделе нашёл его в подвале взорванного дома. Ребёнка надо спасти. Спрятать где-нибудь в городе. Федька с кирпичного завода — человек добрый. Не прогонит.
В санях, запряжённых серебряной лошадкой, качается над крышами луна. Донделе запрыгивает к ней в сани. Она тоже добрая, тоже не прогонит. Вот сейчас они переедут бездну. Но кто это звякнул по ведёрку? Пуля ночного охотника разбрызгивает ртутью плач колокольчика.
Донделе падает в бездну, прямо в сугроб. Лошадка вместе с пустыми санями исчезает в лесу.
Когда тюрьма вместе с заключёнными начала тонуть, Донделе удалось вынести оттуда мать.
Он носил её на спине по чердакам, через боковые улочки, задние дворы и сады, где висели на деревьях перезревшие яблоки и груши. На ветках, в глупой тоске по исчезнувшим хозяевам, рыдали осиротевшие кошки.
С мамой на спине Донделе переплыл Вилию и прокрался на кирпичный завод, который все знали как завод Файвы Пекера.
И там, в заброшенном цеху, где раньше, когда Файва Пекер был жив, обжигали кирпич, там, под погасшей печью, Донделе выстроил для мамы убежище.
Выстроил мастерски, ловко и умело, как научил его бывший сосед Федька с кирпичного завода. Федька помог построить убежище, а раньше, много лет назад, Донделе обучил его искусству ловить голубей.
И ещё Федька помог Донделе принести в укрытие мамину кровать. Донделе сделал это не для того, чтобы мама, не дай Бог, дожила до смерти, как Асна желала себе в гетто, но для того, чтобы она дожила до жизни.