Там, где растет синий

– Ну и дела, – подумал стратег и побежал к озеру, туда, где вода-мудрец вступала в переговоры с носителями ушей, туда, где раскураженное пространство и дель (цитоплазменные образования)… Надо было восстановить схему мышления, раскрошенную чудиком, ртами-нашлёпками и полным набором хаоса, который вогнали в него происходящие тут события.

У ВОДЫ Конфиденция

Вечерняя вода. Гладит по ноге, картавит солью. Глаза за веками большие, впечатлённые; он руками трогает камни, каждый – размером с молнию, как будто бы храм тут был, но это и есть храм. Спереди пропасть, и если не ради обряда, то лучше отменить такое купание в нервной воде, а если духовности захотелось, то это по комнате в детство – к баптистам, они куролесники, ласты божественные на вас наденут и покрестят непафосно в любой жидкости.

Рыбы не знают боли, и он не знает, плывёт животом вниз по косматой изнанке мира, и это такое ощущение, состояние, как будто он проголодался и ест, как будто он что-то такое делает жизненно важное сейчас, а если бы не сделал, что-то не туда бы свернуло в жизни. А так вроде Сэвен поймал момент, зацепился за равновесие и дальше уже ничего не страшно. Он плывёт, а там везде планеты (плаценты) различные, и это как будто небо, только вода, и сравнивать с чем не знает, потому что новое оно, ощущение, и эти пейзажи медленные, тоже ни на что не похожие выстроены вокруг. Щербатые тропинки, круглые чмокающие впадины на камнях, приподнятые воротники течений – вот и сравнивай после этого.

Он говорит с озером. Озеро с ним говорит. Они соединяются и шепчутся. Он лежит на воде и слушает воду так внимательно, телом, а потом вода начинает его поднимать и опускать – трясти, и Сэвен принимает её ритм полностью, погружает себя в неё – нежность. И хочется ему тут остаться, лежать на пленке из вечности и слушать её рассказы о неспешных течениях, потому что вода сильнее всего на свете, она красивее всего, она самая верная. И Сэвен чувствует её истину и как она принимает через него свои решения, хоть они оба и разных видов, он – человек, а она – вода, но это ли проблема? Он любит её, и он состоит из неё.

Вода больше чем вода. Это вторая кровь человека, переливающаяся между его телом и всеобщим (телом). Здесь столько эмоций, здесь раны забытые или ненайденные, здесь живут знания. Здесь нет запахов миротворных или распалённых фрагментов космоса, но есть для Сэвена прекрасный подарок – насыщенная влага жизни, сгусток информации, который потихоньку вползает внутрь через поры и размышления.

Он окунался в мягкий холод очевидности, но в сгустке этого холода грохотала идея, расходились ослепительные полюса сознания – вода изгоняла объекты из прежних оболочек, и теперь стратег чувствовал, как остановился здесь, врос константой в землю Паредем, но за пределами видимости кто-то (он же) медленно впитывает в себя извержения всеобщего разума.

Это озеро было – перенасыщенный раствор ощущений, здесь был объём и нерождённые идолы, двойное дно внизу, тройное дно – там призмы, которые жадно сосут свет из всего, но возвращают обратно через идеи бронам и людям, озарениями отдают, вспышками, интуицией. Вода органична: она господь и тиран – существо, толкающее мощный дикий стержень эволюции в рану, куда падают дни.

…Озеро успокоило стратега, постепенно он пришёл в себя, спокойно подумал, приводя в аргументы новые откровения, выложенные акробатическими фигурами, разобрался, что такое драбинаты (мысль, которая ни изобретения, ни морали не даёт – пустышка), выгнал их из себя и прошлое выгнал, после чего сразу голова ясная такая стала. Но эта чуткая напряжённая чистота недолго населяла его восприятие, вскоре туда опять наползли и паттерны, и воспоминания, и даже заметка одна вонзилась:

– А меня ведь БомБом ждёт меня на холме превращений!

Сэвен вынул ноги из этого яркого величавого тела, отполированного мудростью, отряхнул, вдавил в тропические мягкие туфли и двинулся немедля на встречу с преданным его хамернапом.

ХОЛМ ПРЕВРАЩЕНИЙ Остаточные явления

Вскоре они уже вместе сидели на холме и наслаждались спокойными эпитетами дня: пахло сезонной травой, корой трижды-дерева (сырой лавандовый запах), звуков было множество, но они не замечались по отдельности, а были собраны в удобный такой раздвижной диапазон, так что можно было представить вокруг целую коллекцию объектов разного вида.

Так они сидели. Сэвен подложил под себя ноги и присматривался к небу впереди, присматривался к земле: они расположились на самой высокой точке холма, откуда открывался беззастенчиво вид на плетёные домишки, растрёпанные ветром поля, долину, ужатую в глубину, крашенный сумерками лес, песок, гуляющий по берегу, – Паредем стояла внизу так компактно, вымышленно, словно там был не мир отдельный, а стихотворная даль; так высоко они сидели на холме.

– А что тут будет? – спросил Сэвен, проглатывая атмосферу словами.