Там, где шумят михайловские рощи

Петербург жил кипучей, напряжённой жизнью. Молодого Пушкина видели везде — на балах у графа Лаваля, в гостиной княгини Голицыной, в салоне президента Академии художеств А. Н. Оленина, на субботах В. А. Жуковского, на заседаниях общества «Зелёная лампа», в креслах Большого театра, на дружеских сходках вольнодумцев у Никиты Муравьёва и Ильи Долгорукова. Талантливый поэт, подающий большие надежды, везде был желанным гостем.

Далеко за полночь возле дома Клокачёва на Фонтанке останавливались дрожки. Пушкин возвращался к себе после шумного, бурно проведённого дня.

И лишь изредка, во сне, виделось ему тихое Михайловское — белые облака плывут над Соротью, неумолчно стрекочут кузнечики в лугах, золотятся на солнце стройные сосны.

В начале лета 1819 года Пушкин тяжело заболел. Врачи разводили руками — гнилая горячка… Даже сам известный Лейтон ни за что не ручался. Но крепкий молодой организм взял своё — Пушкин выздоровел.

Похудевший, с обритой головой, в ермолке — «бухарской шапке», в полосатом бухарском халате, он валялся на постели, читал, писал стихи, наслаждаясь неизъяснимо приятным чувством выздоровления. В комнате было душно — за окном в полном разгаре лето. Пушкина потянуло на воздух, в деревню.

Он рад был на время оставить Петербург, одуряющий угар большого света. Модные залы, великосветские гостиные, за их приманчивым блеском — фальшь и пустота. А их завсегдатаи — лощёные глупцы, спесивые невежды, бессердечные красавицы — все они ничтожны, а подчас и подлы. Они наскучили ему. Тем желаннее казалась поездка в Михайловское, где можно отдохнуть от столичной суеты.

От суеты столицы праздной,
От хладных прелестей Невы,
От вредной сплетницы молвы,
От скуки, столь разнообразной.
Меня зовут холмы, луга,
Тенисты клёны огорода,
Пустынной речки берега
И деревенская свобода.

В Михайловском Пушкин мечтал не только отдыхать, но и писать, работать.

…Под сенью дедовских лесов,
Над озером, в спокойной хате,
Или в траве густых лугов,
Или холма на злачном скате,
В бухарской шапке и в халате
Я буду петь моих богов.

Поездка в Михайловское была решена. Девятого июля 1819 года переводчик Иностранной коллегии Александр Пушкин подал прошение об отпуске для выезда «в здешнюю губернию» на двадцать восемь дней по собственным делам. На другой день он был уже в дороге.

В Михайловском, как и два года назад, приветливо шумели деревья старого парка, пестрели луга, синела недвижная гладь озёр. Только не было здесь больше бабушки Марии Алексеевны. Она умерла летом 1818 года.

После петербургской квартиры, где на всём лежал отпечаток неустроенности и беспорядка, михайловская усадьба пришлась Пушкину особенно по душе.

Дом, сад, огород — всё знакомое, родное… Казалось, их любовно хранит невидимка-домовой, крошечный старичок из няниных сказок. Хотелось попросить его, чтобы он и впредь оберегал этот милый уголок.

Поместья мирного незримый покровитель,
      Тебя молю, мой добрый домовой.
Храни селенье, лес и дикий садик мой
      И скромную семьи моей обитель!
Да не вредят полям опасный хлад дождей
И ветра позднего осенние набеги;
      Да в пору благотворны снеги
      Покроют влажный тук полей!
Останься, тайный страж, в наследственной сени,
Постигни робостью полунощного вора
      И от недружеского взора
      Счастливый домик охрани!
Ходи вокруг его заботливым дозором,
Люби мой малый сад и берег сонных вод,
      И сей укромный огород
С калиткой ветхою, с обрушенным забором!
      Люби зелёный скат холмов,
Луга, измятые моей бродящей ленью,
      Прохладу лип и клёнов шумный кров —
      Они знакомы вдохновенью.

В Михайловском всё рождало вдохновенье.

Пушкин и на этот раз привёз из Петербурга свою неоконченную поэму-сказку «Руслан и Людмила». Здесь писал её предпоследнюю, пятую песнь.

Стихи слагались и во время прогулок. Крепкий, ловкий, он часами бродил по лугам и лесам, по берегу Сороти, и под шум деревьев, плеск реки возникали поэтические картины поэмы: