Интерьер этого многоместного автомобиля, фургона, называть его можно по-разному, в целом напомнил ей салон «Лендровера» ее дяди, на котором тот проездил по Суффолку целую жизнь, – душный, пропитанный запахами мускуса и легкой плесени. Плодородный, мшистый оранжерейный дух. Розалинда устроилась в самом конце салона возле окна: она не готова была отказаться от такого преимущества.
Ей вместе с группой туристов, которых она видела впервые в жизни, придется провести бок о бок грядущие несколько дней, добираясь в этом внедорожнике до Салар де Уюни, соляной пустыни на юге боливийской высокогорной равнины Альтиплано.
Когда она заказывала экскурсию, парень в маленькой глиняной хижине, служившей экскурсионной конторой, взглянул на нее с сомнением, оценив ее шелковую блузку, блестящие белокурые волосы, стянутые на затылке бархатной лентой, ее золотые серьги и легкий портфель из свиной кожи.
– Эта экскурсия, мадам, – с запинкой произнес он на правильном английском, – проходит в очень суровых условиях. Никаких гостиничных номеров. Только общежития с общими спальнями.
Она ответила ему на безукоризненном испанском, отточенным за три десятилетия пребывания в Южной Америке:
– No me importa, – то есть мне безразлично. Ей еще пришлось, видите ли, изо всех сил сдерживаться, чтобы не добавить: мне теперь все безразлично.
Она устремила взгляд в сторону места их назначения, но краем глаза поглядывала на попутчиков, забирающихся в фургон. Недостаток комфорта на заднем сиденье окупался выигрышной позицией в плане хорошего обзора.
Первым загрузился, как она и подозревала, крупный очкарик – похоже, по возрасту он был ближе всего к ней, хотя и моложе на пару десятилетий, – ему пришлось согнуться в три погибели, чтобы вписаться в дверной проем. За ним последовала швейцарская парочка, парень в грязной спортивной куртке, со скудной бороденкой, и его непостижимо красивая подружка. Этот парень затушил сигарету, перед тем как забраться в машину, что порадовало Розалинду, хотя он и бросил окурок на землю. С самоуверенностью, необычной для юности, они скользнули на передние сиденья, рядом с водителем, тем самым обеспечив себе самый лучший обзор. Одинокий мужчина, лет около тридцати, пока не сказавший ни слова, залез последним. Ни на кого не взглянув, он уселся в среднем ряду и сразу начал распаковывать многочисленные детали какой-то аппаратуры, возможно – видеокамеры.
– Не возражаете, если я сяду здесь? – спросил тот высокий мужчина с американским акцентом, показывая на место рядом с ней, из-за низкого потолка ему пришлось сгорбиться, и он слегка поморщился, словно это движение причинило боль.
Махнув рукой, Розалинда сделала приглашающий жест, и он с грохотом плюхнулся на сиденье, заставив ее подскочить пару раз.
Она никогда не отличалась крепким телосложением. Как птичка, обычно говорил ее учитель по игре в лакросс, но такая же быстрая. «Соловушка» – называл ее муж в ранние годы их семейной жизни. А теперь подобных людей ее возраста называли вроде бы «живчиками». Ужасное слово, подумала Розалинда, воспринимая его как какую-то чокнутую живность.
Она как раз отвернулась к окну, когда услышала голос соседа:
– Итак, вы собрались в это путешествие?
«По-моему, это вполне очевидно», – хотела она ответить, но, по опыту зная, что американцы неверно понимают такого рода сухие британские замечания, сдержалась и, просто кивнув, ответила:
– Да. – Осознав, что столь лаконичный ответ можно воспринять как полное нежелание общаться, она добавила: – Я с нетерпением жду экскурсии.
Очкастый американец с неимоверными усилиями, то склоняясь, то выгибаясь, сначала похлопал руками по всем имевшимся в его куртке карманам, а потом начал рыться в них, как во внешних, так и во внутренних.
– Вы что-то потеряли? – поинтересовалась Розалинда.
– Нет… просто… мне казалось, у меня есть… – извернувшись, чтобы взять свою сумку, он вернулся в нормальное положение и извлек на свет божий свой паспорт. – Ох. Вот он, нашел.
Розалинда одарила его одной из своих понимающих, но холодных улыбок: той, которую она пользовала для слуг, секретарш супруга и обслуживающего персонала в отелях и на вечеринках. Такая улыбка говорила: «Я вас вполне понимаю и сочувствую вашему положению, однако не желаю обременять себя его сложностями». Менее всего в этом путешествии ей хотелось бы заботиться и чувствовать ответственность за рассеянность какого-то мужчины.