Там, где живут боги

Старик приподнялся, чтобы поприветствовать гостя.

— Прошу вас, не вставайте.

— Мне не трудно, да и спина затекла от сидения. Два-три шага пойдут мне на пользу. — Он, кряхтя, выпрямился и раскрыл навстречу Никосу свои объятия. — Царствие небесное твоему отцу! Как ты, сынок?

— Нормально, патер, спасибо.

— Ты проходи, присаживайся. Выпьешь лимонаду? Домашний, сам готовил, освежает!

Никос покосился на неизменный графин со светло-жёлтой жидкостью, потом на потёртый ковёр, продавленный диван, увешанные иконами стены и сел на стул.

— Разве ты не поехал на Агиос Орос со своим братом Ставросом? — спросил духовник, явно заметив перемены в движениях своего прихожанина.

— Нет. Без отца как-то не хотелось.

— Понимаю.

Никос внезапно потерял мысль, словно по дороге он споткнулся и все заготовленные вопросы вылетели у него из головы. Он снова превращался в смиренного, кроткого ягнёнка, мучительно выдавливающего из себя скупые слова.

— На днях ко мне заходил твой друг Лука, — непринуждённо сказал патер. — Он был очень озабочен тем, что ты, по его словам, куда-то пропал. А ещё интересовался у меня, не рассказывал ли ты мне о своих тревогах.

Лукас! Никос совсем про него забыл! Он почувствовал себя негодяем, голова грустно упала на грудь. И тут вдруг «бедный ягнёнок» начал блеять:

— Я… Не знаю, что сказать. Отец Серафим, я грешен!

Никос схватился за голову и громко вздохнул.

— Ну-ну, полно тебе, сынок, это нормально. Все мы, смертные, грешны, но Господь милостив. Помни: ни одна слеза не прольётся без Его ведома, «ни один волос не упадёт с головы…» (Лк. 21:18). Покайся, и тебе станет легче, покайся, сын мой, в своём грехе.

Никос перестал вздыхать и поднял на старца безумный взгляд:

— Не могу… Я не могу покаяться!

— Почему?

— Потому что я не раскаиваюсь в содеянном! Потому что я влюблён!

— Но это же прекрасно! Где написано, что любовь — это грех?

— Прелюбодеяние — это грех, я прелюбодействовал с самой прекрасной женщиной на Земле и не раскаиваюсь в этом. Напротив, я хочу всё повторить, я хочу быть с ней всегда. Она затмила мне весь мир, она затмила мне даже Господа Бога! — Никос повысил голос, он перестал быть собой, будто в него вселились все дьяволы ада. — Я предпочту отречься от Христа, нежели от неё!

— Не говори так, сынок, богохульство — большой грех, даже пострашней прелюбодеяния будет. Ты идёшь на поводу у своего тела, потому что с ним трудно справляться. Тело сложно, а душа проста. Но тело — темница души, и она томится в ней, когда тело страдает. И во всей этой борьбе, во всем противодействии тела с душой есть смысл бытия и приготовление к жизни вечной. А теряя веру, ты теряешь контроль над своей жизнью и над ситуацией. Твоя душа всегда будет метаться. Расслабься, отдайся Богу, не думай ни о чём, мысли не спасут тебя, а только ещё больше запутают, собьют с верной дороги, всё дальше уводя тебя от истины. Вот ответь мне, что тебе важнее: «здесь и сейчас» или «всегда и везде»?

«Здесь и…» — чуть не вырвалось у Никоса.

— Простите, патер… Я утратил связь с Богом и недостоин быть последователем Христа. Смысл всей моей жизни был в том, чтобы принести себя в жертву ради спасения человечества, как это сделал Сын Божий, Иисус. Я готов был молиться всю жизнь за неверующих, и моих молитв хватило бы на всех, потому что я верил всем сердцем!

— Нико, Нико, успокойся! Все мы когда-то бывали влюблены, но от этого наша вера только крепнет. А знаешь что, познакомь меня со своей избранницей.

— Нет! — Никос вскочил с дивана.

— Так, так, так, кажется, я догадываюсь, в чем тут дело… — Старик погладил седую бороду. — Осмелюсь предположить: она — инаковерующая? Или, может быть, атеистка? Мусульманка?

— Она… Я не знаю… Не знаю!..

— Ты, главное, не спеши. Когда люди теряют близких, у них может ослабнуть вера. Они сетуют на Божию несправедливость, тем самым становясь уязвимыми для дьявола и его замыслов. Но ты не дай ему себя сломить. Скажи мне, Нико, молишься ли ты так же часто, как раньше?

Никос задумался. Да, он молился. Но молитвы исходили лишь из его уст, не проникая в душу, не проходя через мозг, не затрагивая сердце.

— Нет, отец. Не так.

— Давай помолимся вместе?

Никос послушно сложил ладони и закрыл глаза…

Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё; да прейдёт Царствие Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твоё есть Царство и сила и слава во веки. Аминь Они перекрестились.

— Тебе лучше, сын мой?

— Да, — ответил Никос, не открывая глаз и не разжимая пальцев.

— Давай ещё.

— Да… ещё…

И они вновь погрузились в молитвы. Серафим был доволен. Однако что-то во взгляде парня ему не нравилось.