Ночь прошла в долгой беседе. Обо всём. В первую очередь о своих. О Леночке. Потом, конечно, о Татьяне Андреевне, о пропавшем без вести в горах Персидского Курдистана Максиме Аверьяновиче.
Бесценным подарком для Кудашева стало фото Елены Сергеевны с Татьяной Андреевной на фоне крыльца оперативной хирургии Красного Креста в Асхабаде рядом с Агапьевым. Для Кудашева и главврач уже стал своим родным человеком. Лечился у него. Кудашев отходит в сторонку, долго смотрит на фото, думает, вспоминает Леночку, её последние слышанные им слова: «Я всегда буду ждать тебя! Всегда!»…
Вздохнув, решительно бросил фотографию в очаг. Не смотрел, не мог заставить себя смотреть, как пламя поглощает картонный четырёхугольник.
Решительно повернулся к Дзебоеву.
– Владимир Георгиевич! Я не спрашиваю, как и зачем вы в Персии. И о своих делах говорить с вами права не имею. Однако… – Кудашев не сдержал тяжёлого вздоха, – однако, дела сложились так, что должен принять решение на действия, на которые не уполномочен. Ехать нужно мне самому в Центр. С повинной ехать. Докладывать…
Кудашев замолчал. Смотрел на огонёк керосиновой лампы.
– Случилось. Много чего случилось. Плохо всё. Хуже некуда!
– С трудом верится, Саша, – попытался взбодрить его Дзебоев. – Мне известно, что твоё первое донесение в Центр произвело весьма благоприятное впечатление. Два документа по «Англо-Персидской нефтяной компании» с соответствующими комментариями через день ушли на самый верх. Подполковник Калинин удостоился личной благодарности от генерал-майора Монкевица. Ждут от тебя полной расшифровки твоих тезисов. Я с ними тоже имел удовольствие ознакомиться.
Кудашев не удивился. В этом изменчивом мире уже было трудно чему-либо удивляться.
– Тезисы расшифрованы, прописаны, полный отчёт готов. Вот только передать его в Центр не с кем.
– Проблемы с Калининым?
– Нет Калинина. Не спрашивайте меня, Владимир Георгиевич! То, что свалилось на меня, может ударить и по вам! Меня военно-полевой суд в Санкт-Петербурге ждёт!
– Ещё не выходил на связь с Центром самостоятельно? На случай непредвиденных обстоятельств у тебя должен быть телеграфный код самого Монкевица! Не забыл его позывной?
– И позывной помню, и аппарат уже в моём виварии стоит. Фальконер прислал. Гагринский приставку- преобразователь частоты к нему приладил. Можем работать автономно, на этой частоте Европа не работает. Изобретение Попова. Сверхсекретно. Без патента! До аппарата ещё доехать нужно, а главное – решить, что говорить! Хотелось бы с вами посоветоваться, но не могу, Владимир Георгиевич. Не имею права.
Дзебоев вынул свой знаменитый портсигар.
– Узнаёшь, Саша?
– Ещё бы…
Портстгар был полон папирос. Дзебоев вынул одну, потом вторую. Внимательно рассмотрел поднеся к лампе. Первую вернул назад в портсигар. Вторую протянул Кудашеву. Пояснил.
– Это почта. Из центра. Первая лично Калинину. Вторая – тебе, Саша. Читай, там всё сказано.
Кудашев аккуратно вытянул твёрдую бумажную гильзу из папиросной бумаги. Просыпал табак на свой халат. Развернул гильзу. Хорошо заточенным простым карандашом короткое сообщение:
«AA-2» – «HW-1» (Монкевиц - Кудашеву).
Мая 22.1912.
Настоящим уведомляетесь: «АQ-1» (Калинин) отозван в Ц. впредь до особых распоряжений. «SG-1» (Дзебоев) назначен полномочным представителем Ц. в Тегеране. Личность вам известна. Благодарю за службу!».
– Владимир Георгиевич! – только и смог выдохнуть Кудашев.
– Да, Саша. Мы снова в одной связке. Калинин отозван в Центр. Сожги письмо!
Так и получилось, что и эта ночь стала для обоих бессонной. Ничего, дорога впереди дальняя, в коляске и днём можно будет отлично выспаться.
Итог беседы, а в сущности, оперативного совещания, подвел Дзебоев.
– Называть меня на людях будете эфенди Омаром Кемаль. В нашем банке я работаю под своим именем абсолютно легально. Там знают меня, как полковника жандармерии в отставке. Мой позывной для связи вы знаете. В моём кабинете тоже есть аппарат с такой же преобразующей приставкой, как и у вас. Можем быть на оперативной связи. За документы благодарю. Вашу уже проделанную работу недооценить нельзя. Практически, основную задачу, намеченную на год, вы выполнили за пять месяцев.
– Простите, Владимир Георгиевич! Вот ещё одна записка. Писал сегодня в коляске. Донесение со слов Карасакала: