Там за Гиндукушем

– Да, выше в горы есть маленький туркменский аул Атрек-оба. Хороший аул. Всё, как у людей: джугару выращивают, табак, баранов пасут…

– Могли бы вы верхом вместе с Кудаш-беком проехать в аул, поговорить с людьми?

– Конечно. Аул недалеко. Это не займёт много времени!

Вернулись к машине. У машины их приветствовал аксакал – белобородый старец, восседавший на темно-сером осле с белыми пятнами «очков» вокруг глаз. Осла держал за повод мальчик лет десяти-одиннадцати. Он не смотрел на подошедших людей. Он не мог оторвать глаз от автомобиля!

– Ассалам алейкум, – приветствовал общество аксакал. Говорил на туркменском.

– Алейкум ассалам! – ему ответили вразнобой, но с почтением.

– Нет ли среди вас врача? – спросил аксакал. – У нас в ауле Атрек-оба больной. Здешний персиянин кетхуда из караван-сарая. Пострадал на пожаре.

Дзебоев двумя руками пожал аксакалу его руки. Спросил:

– Сильно пострадал? Первую помощь оказать сможем.

– Сильно. Лицо, руки! Мы сами курдючным салом ожоги смазали. Даем молоко с терьяком, чтобы боль снять! Мулла нужен. Персидского муллы близко тоже нет!

Дзебоев обернулся к Карасакалу. Тот был уже в седле.

– Карасакал! Возьмите с собой Амангельды. Повезем пострадавшего в Мешхед. Он не только ваш кетхуда. Он – главный свидетель преступления!

Карасакал молча погнал коня в горы. Вслед за ним поскакал Амангельды.

Как ни странно, аксакал Дзебоева понял, поправил его:

– Нет, кетхуда мало видел, много пострадал. Но хорошо, что его не убили, как других. Главный свидетель мой внук. В этот день он рядом пас коз. Сидел на холме. Увидел чужих людей, спрятался. Всё видел. Он горец, у него глаза острые. Сидел, пока не начался ливень. Аман-джан сам вам всё расскажет.

– Как давно это было? – спросил Кудашев. – Когда начался дождь?

– Три дня назад, – ответил аксакал.

– Кто были разбойники? Шахсевены? – спросил Дзебоев.

– Нет, ференги.

– Инглизи?

– Нет, другие. С крестами на конских потниках. Крестоносцы. С белыми и медными усами. Ну, те, которые носят их с кончиками, загнутыми вверх. В военной форме без погон. Мы их здесь часто видим!

– Хорошо. Саг бол, яшули! – Дзебоев поблагодарил аксакала. Протянул ему серебряную монету в десять кран.

– Ёк! Мен герек дял теньге! – аксакал замахал руками, отказываясь от монеты.

– Возьми, отец, – настаивал Дзебоев. – Я не покупаю ваши показания. Это не подарок. Это плата за работу.

– Какую работу?

– Нужно будет похоронить мёртвых. Нельзя оставлять их шакалам. Сможете.

Старик взял деньги.

– Якши. Сегодня до захода солнца похороним. За оградой.

Кудашев поманил мальчика:

– Аман-джан! Гель бярик. Иди сюда!

Мальчик подошёл, прижался к деду.

– Не бойся, рассказывай, – аксакал погладил внука по голове.

***

Назад в Тегеран Кудашев возвращался один. Он ехал на попутной фуре, набитой под самый парусиновый верх штуками ивановского цветного ситца. Сидел на козлах рядом с возницей.

– Заболел мой напарник, – жаловался возница. Малярию в Мерве подхватил. Пришлось в Мешхеде оставить, в больнице при русской миссии.

Поглядел на Кудашева. Спросил:

– А вы, господин хороший, чего не веселы? Иль тоже заболели? Не хотите араки глотнуть? Полегчает.

Кудашев прикрыл веки, молча покачал головой.

Возница, видимо, соскучился по собеседнику.

– Пожарище видели? Хороший был каравансарай. Хозяин с понятием, даром, что из туркмен. Не дерёт, не лжёт. Деньгам счет ведет. Постоянным ямщикам скидку даёт. И поесть можно было, и хлеба в дорогу купить. За порядком, за чистотой следит. Кто спалить мог? И конкурентов у него нет. Здесь каравансараи на перечёт, только в городах…

Кудашев сделал вид, что кимарит. Так и ехали. Кудашев молчал. У возницы рот не закрывался.

Молчал, не значит спал. Думал. Вспоминал Войтинского. Да… Судьба. И Збигнев, и Карасакал, заказывая курбаши Махмуду-шахсевену немецкие топографические карты, могли бы предвидеть, что просто так секретная военная документация за деньги не продаётся. А пролитая кровь почти всегда влечёт за собой кровь новую. Высокая цена. Стоит ли радоваться, что задание выполнено? Оправдываться, что самостоятельно это задание не было возможности выполнить?!

Что по этому поводу думает Карасакал? Вряд ли переживает. Он человек иного мира, другой, более жестокой суровой среды. Бог Велик! И не нужно ни о чём беспокоиться. В первую очередь о самом себе, о своём будущем. Такая позиция даёт большую силу. Собственное бесстрашие и полное пренебрежение к чужой жизни…

А что думает на этот счет любой полководец, посылающий тысячи, десятки тысяч себе подобных в пылающую пасть Молоха, в жерло войны?! И Толстого читать не надо. Ответы найдутся самые противоречивые. И все – обоснованные! Люди – дешёвый расходный материал.