Там, за зорями. Пять лет спустя

— Я тоже, собственно, не против! — согласно кивнула Полянская. — Ох, но ведь получается, после Нового года все начнем по-новому? И в первую очередь надо начать с программы?

— Да, потрудиться придется на славу, но изначально следует обсудить реальную возможность вашего участия в программе фестиваля! Я свяжусь с Министерством культуры и нашим районным отделом культуры, за которым Злата закреплена. А еще переговорю со знакомыми поэтами-песенниками, нам нужен хит! Извини, дорогая, что на этом празднике мы о работе, но, если честно, мне уже не терпится взяться за дело! Предлагаю выпить за успех нашего совместного мероприятия! — с улыбкой предложила Ирина Леонидовна.

— Поддерживаю! — согласно кивнул парень и сделал глоток вина.

Пригубила шампанское и Злата и обернулась, увидев входящего в зал Виталю, прижимающего к уху мобильный. И невольно закусила нижнюю губу, чувствуя, как сжимается сердце. Он был таким красивым сегодня. Она ведь только вчера вернулась из Минска, пробыв там почти две недели, а сегодня с утра уже была в ДК. Они, конечно, общались по телефону, но вырваться домой не получалось. Ульяша, как обычно, была с ней, Маняша, будучи на осенних каникулах, гостила у Леши. Дорош был один в Горновке. У него была работа, и приехать в Минск даже на выходные он не мог. У Златы дух захватило, когда он поднялся на сцену с огромным букетом цветов, гладко выбритый, подстриженный, в новом костюме цвета мокрого асфальта, рубашке мятного оттенка и шелковом галстуке в тон костюму.

Мужчина разговаривал по телефону и даже не смотрел в ее сторону, а она смотрела на него и понимала, что он здесь один. Все, включая ее и детей, часть чего-то общего, единого, сплоченного. Чего-то, во что Дорош не вписывался, чему не принадлежал. Более того, что считал чуждым для себя. Это причиняло ей боль. Так хотелось, чтобы он стал частью ее мира, но почему так не случилось, Злата не знала. Она старалась быть снисходительной, пыталась понять и оправдать. Щемящее чувство жалости, когда особенно явно, вот так, как сейчас, эта его отстраненность вставала перед ней, сжимало сердце. И девушка поспешила высвободиться из Лешиных объятий.

— Простите, я отойду! — сказала она и поспешила к Витале. Он как раз закончил разговаривать по телефону, который убрал в карман брюк.

— Не пригласите меня на танец? — с улыбкой, несколько игриво, поинтересовалась она, взяв его под руку.

— Что-то не хочется! — с улыбкой ответил он.

— Что? — сделав огромные глаза и притворно надув губы, возмутилась она. — У меня сегодня день рождения! Мне отказывать нельзя!

— Да неужели? — мужчина поднял руку и взглянул на часы. — Действительно, еще пять минут твоего дня рождения! Так уж и быть, потанцую с тобой!

Не совсем понимая, говорит он это всерьез или шутит, Злата позволила Витале обнять себя и вывести в центр зала. Она обняла его и прижалась к плечу щекой, чувствуя тепло его рук. Некоторое время они вот так и двигались в ритме музыки, тесно прижавшись друг к другу.

— Я так соскучилась по тебе! — чуть отстранившись и глядя в его лицо, сказала она. И это было правдой.

— Да неужели? — усмехнулся он, переводя на нее взгляд. — И когда ж ты успела? Тебе ведь и по телефону некогда было со мной поговорить!

Что-то почудилось Полянской в его взгляде, голосе… Горечь, обвинения, сожаления, разочарование, недоверие, ирония?

— Да, наверное, но я все равно скучала по тебе! Я всегда по тебе скучаю! — сказала она и закусила нижнюю губу.

— Когда все это здесь закончится? Детям спать пора! Не понимаю, зачем ты вообще их взяла сюда! — как будто не слыша ее, заметил Дорош.

Злата ничего не ответила ему, чувствуя, однако, как отчаяние не в первый раз закрадывается в сердце.

…Из ресторана они вышли уже за полночь. Ульяша уснула у бабушки на руках и не проснулась, даже когда ее одевали. Вот так, сонную, мама и передала ее из рук в руки Злате, когда они усаживались в машину, чтобы ехать в Горновку. И сейчас дочка безмятежно посапывала, прижимаясь к ее груди. Не успели они выехать за черту города, как Маняша свернулась калачиком на заднем сиденье авто. Родители остались в городе, а в деревню вместе с ними поехала Катерина.

Фары автомобиля рассекали непроглядную ноябрьскую ночь, в салоне царило молчание.

— Твоя мать могла бы уйти домой пораньше и забрать детей. Неужели обязательно было оставаться до конца? Я так понимаю, и в Минске раньше полуночи ребенок не ложился спать? — первым заговорил Виталя, поглядывая на Полянскую, прижимающую к себе безмятежно посапывающую дочку.

В интонации его голоса Злате явственно послышалось раздражение. Но оправдываться и что-то выяснять ей совершенно не хотелось, тем более в присутствии Катерины.

— Ты мне так и не сказал, почему бабульки не приехали на мой концерт, — вместо этого вспомнила она.

— Откуда я знаю? Сказали, что не могут! Я не уточнял, а они были немногословны!