Там, за зорями. Пять лет спустя

— Если не позже! Я сама чуть встала, а в доме ни чаю, ни кофе нет! К обеду на работу и до восьми. Уже сейчас только о том и мечтаю, как приду с работы и спать завалюсь. Мой скоро приедет, но мы с тобой успеем кофейку выпить и взбодриться. Дорош не ругал тебя за столь позднее или раннее возвращение? — раздевшись, Катерина поставила кипятить чайник и, усевшись за стол, послала воздушный поцелуй ребенку, заставив Ульяну улыбаться.

— Да он и не знает, во сколько я вернулась. Спал он!

— Что-то он вчера не в настроении у тебя был! Поругались, что ли, пока от ДК шли?

— Да нет, не ругались, да только, видишь ли, Кать, не нравится ему все это! — призналась девушка, впервые произнеся вслух то, о чем думала уже не первый месяц.

— В смысле? Ты вообще о чем? — удивленно посмотрела на нее подруга.

— Да о том, что все это напрягает его. Мои концерты, поездки и гастроли, записи, студии и публичность не по душе ему. Мне хочется, чтобы он понимал, как важно это для меня, но вместо этого я реально чувствую, как мы отдаляемся друг от друга. Вот и вчера в ресторане… Знаешь, все то, что происходит в моей жизни, чуждо ему, а я не знаю, как исправить положение, что сделать, чтобы все было, как раньше. Каждый раз, уезжая, мне приходится как бы отпрашиваться, извиняться… А потом уезжать, чувствуя неприятный осадок и свою вину перед ним.

— Ох ты, блин, Злата! — воскликнула, поразившись Катерина. — Но как же так? Да он же гордиться тобой должен…

— Он не счастлив со мной, Катя!

— Офигеть! С чего ты взяла?

— Я чувствую это и понимаю, и как раз сейчас, пока еще не поздно что-то исправить, я должна что-то предпринять. Но что, я не знаю, и это не дает мне покоя!

— Ну, если все так, как ты рассказываешь, на самом деле все просто, и выбор у тебя невелик. Либо семья, либо карьера!

— Да уж! Куда проще! — усмехнулась Злата, снимая с плиты турку и разливая кофе по чашкам.

— Попробуй больше внимания уделять все же семье! Подправь график концертов и съемок! Пересмотри приоритеты…

— Кать, я не смогу быть птицей в клетке, ты понимаешь?

— А я и не предлагаю тебе ей быть, забей на Дороша! Не нравится — пусть собирает манатки и валит отсель! Уж ты себе таких, как он, найдешь сотню, а то и две! — категорично за явила подружка, пододвигая к себе чашку. — И уж точно он не стоит того, чтобы потерять то, к чему ты шла столько лет и, наконец, добилась желаемого. А впереди ведь «Славянский базар», и все самое серьезное только начинается!

Злата, не найдясь с ответом, вздохнула и пододвинула к себе дымящуюся чашку.

…Время близилось к обеду, когда Злата, наконец, смогла, покончив с домашними делами, собрать Ульяшу и, усадив ее в коляску, выйти на улицу, собираясь вместе с дочкой отправиться навестить бабу Маню. Виталя был на работе, Маняша в школе. Конечно, дома работы было невпроворот, но куда важнее сейчас для Златы было проведать старушку, беспокойство за которую не покидало девушку все утро.

Она попробовала позвонить, но трубку не сняли. Может быть, телефон снова не работал, а может быть, баба Маня вышла на улицу. Или что-то случилось…

Полянская выкатила коляску со двора, поправила дождевик, закрыла за собой калитку, выбралась на асфальт и остановилась, оглянувшись вокруг. Мир, казалось, застыл, замер, и только монотонный шелест дождя разрушал этот расплывающийся пейзаж. Деревня как будто вымерла. А вокруг застыли леса и уснули дубравы. Девушка сейчас не могла припомнить, за все утро проехала ли по дороге хоть одна машина. Одиночество, идущее в обнимку с ноябрем, обычная картина опустевшей деревни. Но привыкнуть к ней Злата не могла. Эта тишина вокруг сейчас показалась просто жуткой, вокруг ни людей, ни собак, лишь озябшая ворона, каркнув на ветке и как будто испугавшись собственного голоса, нахохлилась и замерла. Слышалось, как где-то в чаще «трубит» лось. Стук капель час от часу становился громче. Девушка шла, поглядывая по сторонам, и видела лишь темные окошки, в которых отражалось низкое небо, да мокрые печные трубы, из которых не вился дымок. Последние осенние цветы, хризантемы, мокрые и продрогшие, жались к заборам. Алеющий куст калины и зеленеющие просторы озимых не могли скрасить эту мрачную картину поздней осени, завладевшей природой. Это осеннее безвременье сырых дней и непроглядных долгих ночей особенно тягостно тем, кто остался, не уехал, не сбежал. Полянская знала это не понаслышке. К вечеру — огонь в грубке да потрескивание дров, сладкий чай с черникой на булке да мурлыкающий кот в уголке. Телевизор, какое-то бестолковое кино и снова тишина, обступающая со всех сторон, стук дождя по стеклу, тяжкий вздох, шепот молитвы и надежда… Она, говорят, умирает последней.