Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

Второй причиной трансформации представлений о героическом являлось усиление эсхатологических настроений, изменение отношения к смерти. Г. Соловьева в статье «Смерть и модернизм» пишет: «Она 〈проблема смерти〉 предстает то как осознание конечности человеческого существования, влекущее за собой трагические переживания, то как призыв к реализации свободы индивида, призыв к активным действиям вопреки трагической иронии его конечной судьбы» [Фигуры Танатоса 1995: 20]. Взгляд на смерть как на эсхатологический исход осложняет или даже отменяет героическое, которое предстает избавлением от усталости жить и сопрягается с разочарованием в смысле существования («Сашка Жегулев» Л. Андреева). Другими словами, усиливается связь героики с трагизмом.

Подвиг обычно локализуется в одной системе ценностей (национальной или социальной), и литература рубежа XIX–ХХ вв., непрестанно рассуждающая о вечном, интересуется поступками, которые можно сделать общемировыми и общечеловеческими символами. Причем это не означает поэтизацию крупных событий, предполагающих массовый героизм. Как раз напротив, поиск трансцендентного осуществляется внутри личности, внутри себя. Отсюда такое внимание к рефлексии и к саморефлексии, обусловленным философскими работами А. Шопенгауэра, Н. Гартмана, Ф. Ницше. Обнаженная рефлексия приводит не только к мотивировке подвига, но и к его критике, к изменению взгляда на предстоящий или совершенный поступок. Это приводит, во-первых, к ослаблению или отмене поэтизации события, во-вторых, к экзистенциальному (персоналистскому) осмыслению жизни. Поворот от танатологической интенции к витальной и создает ощущение трагического, неразрешимого конфликта между жизнью и смертью.

Наконец, еще одним фактором трансформации представлений о героическом стала сублимация бунтарского пафоса в сферу «чистого» искусства, о чем также пишет З. Минц: «Унаследовав от романтического искусства представление об индивидуалистическом бунтарстве художественной личности, символисты перевели это бунтарство в чисто эстетическую сферу: если романтик противопоставлял себя всему миру, то символист ограничивался тем, что противопоставлял свой внутренний мир и свои художественные вкусы вкусам и художественным представлениям обывателей» [Минц 2004: 366]. Понимание творчества как параллельной жизни привело к тому, что некоторые писатели, например А. Блок, воспринимали революцию как явление искусства, способ преобразования отживших свое художественных форм. И вполне вероятно, что футуристы или позднее обэриуты ощущали себя героями, действующими во имя высоких целей обновления литературы.

От проблем онтологии искусства вернемся к проблеме героического, а точнее, к тому феномену, который был осознанно или неосознанно противопоставлен ему в реалистической и модернистской литературе.

Что же такое негероическое? В работах З. Минц это «незначительное», «нетитаническое» и «непоэтическое», другими словами – свойство «толпы» (литературовед приводит в пример рассказ Ф. Сологуба «В толпе», также уместно вспомнить поэму А. Блока «Двенадцать»). Здесь намечаются, согласно формулировке П. Сапронова, «пределы героизма». На взгляд ученого, одним из таких «пределов» является изображение «маленького человека»: «Тщетность порыва и устремленности, неудача на пути к божественности заведомо негероичны. Герой-неудачник – понятие противоестественное» [Сапронов 2005: 452]. А в реалистической и модернистской литературе создана целая галерея «героев-неудачников»; таковыми можно назвать многих персонажей из произведений писателей второй половины XIX – начала XX в.: Г. Флобера (Эмма Бовари), Ф. Кафки (Грегор Замза), И. Гончарова (Илья Обломов), Ф. Достоевского (Макар Девушкин), А. Куприна (Георгий Ромашов), Ф. Сологуба (Василий Логин) и др.

Однако можно найти и исключения. Вспоминается посмертный бунт Акакия Акакиевича из гоголевской «Шинели», самоубийство главного персонажа из «Рассказа о Сергее Петровиче» Л. Андреева. Эти люди не снискали славы, со стороны окружающих их ждало лишь недоумение. Но мотивировка этих поступков, интерпретация их как протеста против несправедливого мироустройства позволяют увидеть в них черты подвига.

Так что же такое негероическое? На наш взгляд, эта «негативирующая», «апофатическая» категория не может существовать вне факта или попытки подвига. Она, как и «незначительное», «пошлое», «нетитаническое», как правило, оказывается в сфере низменного, но должна быть вызвана возможностью героического в рамках одного текста. С этой точки зрения противостояние героического и негероического мы наблюдаем даже в «Преступлении и наказании»: с одной стороны – попытка Раскольникова совершить подвиг ради человечества, с другой – «истинный» подвиг Сони, демонстрирующий негероичность поступка главного персонажа. Следовательно, негероическое может иметь два смысла – «незначительное, пошлое» и «неудавшийся, ложный подвиг».