Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

В центре внимания трагедии может оказаться не только проблема собственной грядущей гибели, но и гибели других людей. И тогда смерть сама по себе превращается в неразрешимое противоречие: трагически изображается уже не она, но переживания персонажа, чья жизнь радикально изменилась после произошедшего, как в «Царе Эдипе» Софокла. Во второй части трилогии – «Эдип в Колоне», – посвященной смерти главного героя, степень трагизма меньше, чем в первой, где погибают Лай и Иокаста.

Трагическое практически сразу преодолело жанровые рамки и стало распространенным способом оформления мотивов. Его присутствие ощущается в «Илиаде» Гомера (скорбь семьи Гектора после его гибели [Гомер 1987, «Илиада», XXII: 405–409]), в «Энеиде» Вергилия (самоубийство Дидоны [Вергилий 1994, «Энеида», IV: 590–705]), стихотворениях Катулла, посвященных смерти брата [Катулл 1986: 73–74, 82–83, 100]. Мотивировка этих танатологических ситуаций дифференцирована и не сконцентрирована на пророчестве или божественном волеизъявлении. Приам не подозревает о грядущей кончине Гектора, которая, как мы наблюдали ранее, определяется лишь по жребию. Поэтому преждевременная гибель героя вызывает психологически достоверную скорбь троянцев:

…Мать увидала,
Рвет седые власы, дорогое с себя покрывало
Мечет далеко и горестный вопль подымает о сыне.
Горько рыдал и отец престарелый; кругом же граждане
Подняли плач; раздавалися вопли по целому граду.

[Гомер 1987, «Илиада», XXII: 405–409]

Реакция на героизм как на трагедию делает произведение более достоверным, но не соответствует антуражу подвига. Напомним слова из стихотворения Дж. Г. Байрона: «Плач оскорбил бы скорбный прах». Таким образом, мотив скорби (зачастую ритуальной) становится одним из элементов, способствующих созданию трагического модуса. Другим важным фактором возникновения трагизма является мотив смерти до срока, несправедливой смерти.

Следовательно, фатальное отношение к Танатосу, в целом свойственное древнегреческому и древнеримскому мировоззрению, не было однородным. Кроме трагического противостояния року и богам, в античной литературе имеют место вполне реалистические мотивы предсмертного незнания и посмертной скорби; эта гуманистическая сторона трагедий, эпических песен, лирики той эпохи вызывает интерес и у современных читателей и зрителей.

Такой же фатализм, хотя и другого историко-культурного характера, можно наблюдать и в средневековой литературе. История отношений и смерти Тристана и Изольды обусловлена тем, что они случайно выпивают любовное зелье; в этом легко увидеть вариацию античного мотива рока, судьбы. Вместе с тем, как справедливо замечает Ю. Борев, в Средние века на первый план выходит «не трагедия очищения, а трагедия утешения», «обещание потусторонней справедливости» [Борев 1988: 70]. Эта идея передается посредством трагического модуса и в Новом Завете, и в житиях, посвященных мученикам, стремящимся повторить подвиг Христа, например в «Житии о сорока мучениках Севастийских» [Жития всех святых 2001: 140–141].

Трансформация литературы при переходе к Новому времени, в первую очередь ее секуляризация, изменили основания трагического. Божественный план уходит из произведений, уступая место рационалистическому осмыслению мира, жизни и смерти. Уже в «Божественной комедии» Данте трагическая история Франчески и Паоло психологически достоверна, хотя персонажи и включаются в ряд справедливо обреченных на вечную муку людей [Данте 1967: 30]. В пьесах У. Шекспира трагическая гибель действующих лиц окончательно вписывается в круг исторических, политических, социальных обстоятельств, и несправедливое устройство мира нельзя объяснить только божественным в него невмешательством. Скорее, зло, несущее смерть, объясняется несовершенством человеческой природы, склонной к властолюбию, зависти, нетерпимости. Столкнувшись с этим несовершенством, погибают Гамлет, Дездемона и Отелло, Ромео и Джульетта, Лир и Корделия. В трагическом / драматическом ключе показываются их попытки изменить мир, предложить ему гуманистические ценности. Антропоцентрическая утопия Возрождения с ее верой в безграничные возможности человека в итоге потерпела крах, но этот сюжет, основанный на преодолении уже не Бога, но природы самого человека, стал краеугольным камнем всей последующей мировой литературы.