Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

В сущности, во всех приведенных танатологических парадигмах описывается объем означаемого, которое эволюционирует или модифицируется в зависимости от развития творческого мира автора. Каждое положение обеспечено аппаратом аргументации. Кроме апелляции к самим текстам писателя, здесь, как правило, используются следующие приемы:

1. Сравнение с танатологией другого писателя. П. Бицилли: Л. Толстой – А. Пушкин – Ф. Достоевский – О. де Бальзак – И. В. Гете; Т. Мальчукова: А. Пушкин – Лукреций [Мальчукова 1996]; Ж. Нива: Л. Толстой – (К. Дебюсси) – А. Бергсон; А. Г алкин: Ф. Достоевский – Л. Толстой [Галкин 1993]; И. Богданова: И. Бунин – А. Чехов [Богданова 1999: 106]; М. Шабурова: Г. Газданов – И. Бунин; В. Крючков: Б. Пильняк – Л. Толстой; Г. Ребель: Л. Петрушевская – М. Булгаков [Ребель 2005: 42]; М. Мокрова: Г. Газданов – Б. Поплавский [Мокрова 2005]; Н. Мостовская: Н. Некрасов – И. Тургенев [Мостовская 2000].

2. Ссылка на публицистическое или на эпистолярное наследие писателя. П. Бицилли: письма Л. Толстого Н. Страхову, В. Черткову, A. Фету, записи в дневнике; М. Шабурова: статья Г. Газданова «Заметки об Эдгаре По, Гоголе и Мопассане»; Н. Романенкова: письмо B. Гаршина матери; В. Крючков: письмо Б. Пильняка А. Альвигу.

3. Ссылка на факты биографии писателя, на мемуаристику. П. Бицилли: смерть брата и дочери Л. Толстого, болезнь жены; М. Шабурова: вступление Г. Газданова в парижскую масонскую ложу «Северная звезда»; Н. Романенкова: интерес Гаршина к «медиумизму», воспоминания А. Налимова, Е. Гаршина.

Таким образом, литературоведы не только описывают означаемое, выявленное из эксплицитного или имплицитного танатологического дискурса, но и историко-культурный фон, подтверждающий их предположения. Найденные смыслы включаются в более широкий семантический контекст, создавая эффект объяснения – мощного инструмента, происходящего из естественных наук.

Далее в своих статьях исследователи преследуют самые разные цели. Важным и вместе с тем достаточно типичным шагом является соотнесение темы смерти и темы жизни [Tristram 1976; Денисов 1993; Накамура 1997; Бицилли 2000; Благасова 2000], бессмертия [Koch 1932; Галкин 1993; Живолупова 1993; Косяков 2000; Перепелкин 2000], любви [Чуковский 1914; Fielder 1960; Wolfram 1986; Bijvoet 1988; Богданова 1999; Климова 2001; Dye 2004; Горюцкая 2012; 2013], болезни [Faber-Castell 1983; Allan 1994] и др. Другой, не менее значимый поворот – определение авторских задач, связанных с рассмотрением проблемы смерти. Так, П. Бицилли видит в мистике Л. Толстого необходимость для писателя подготовиться к собственной кончине, к «просветлению», к «раскрытию». А. Коновалов считает, что И. Бунин «желал “остановить мгновенье” на высшем взлете чувств» [Коновалов 1995: 109]. М. Шабурова объясняет изображение смерти у Г. Газданова как «попытку преодолеть страх перед ней (…) через внешнее безразличие, даже пренебрежение к ней, как к чему-то привычному, обыденному, повседневному» [Шабурова 2000: 166]. Наконец, зачастую исследователи выделяют ряд тем и образов, сопряженных с темой смерти, ею обусловленных или ее обусловливающих (А. Аствацатуров: «мотив подчинения человека чувственности»; Т. Розанова: мотив «путешествия по волнам»; М. Шабурова: судьба, память, «непонятость одного человека другим»). О. Постнов называет такое сопряжение «валентностью»: «…Тема смерти у Пушкина имеет особую, специфическую “валентность” и вступает в весьма своеобразные отношения с другими ведущими темами» [Постнов 2000: 15].

Итак, историко-литературная работа, посвященная семантике (проблеме, теме, мотиву, образу) смерти в творчестве того или иного писателя, тяготеет к следующей структуре:

I. Вступление:

– определение предмета исследования;

– выделение его из ряда других возможных предметов исследования как наиболее важного с точки зрения автора статьи;

II. Основная часть:

– определение структуры означаемого, его содержания и объема;

– доказательство сделанных выводов при помощи различных процедур («иллюстрация» текстом, сопоставление с другой парадигмой, ссылка на паралитературный контекст);

III. Дополнительные операции:

– соотнесение темы смерти с другими темами и образами (чаще всего – с темой жизни);

– определение писательских задач в связи с обращением к дискурсу смерти.