Танец мотылька

— Что ты с ним сделала, отвечай?! — кричит девушка. Затем резко встает.

Я пячусь и упираюсь ногой в стеклянный стол.

— Ничего! Нас подожгли. Мы не могли выбраться из дома. Я ничего не знаю! Что вы все от меня хотите?! — отпихиваю ее. Больше никто не сделает мне больно. Задерживаю взгляд на Вольном и иду прочь.

В другой комнате начинаю задыхаться. Открываю форточку и глотаю жаркий спертый воздух. Легче не становится. Что делать дальше? Что делать, если Марк не придет в себя? Почему Марина не отвезла нас в больницу? Почему привезла сюда?

Непроизвольно по щекам катятся слезы. Я в полном смятении. Мне хочется, чтобы Марк ответил за все мучения, но и смерти ему не желаю. Где-то тянет под ложечкой от одной мысли, что он больше не откроет синие глаза, прожигающие холодом насквозь. Нужно что-то делать! Решаю пойти к Марине и потребовать Вольного отвезти в больницу. Видимо, ее способности лечить не такие уж и сильные.

Оборачиваюсь и тут же упираюсь в мужскую грудь.

Марк. Бледный, совсем серый. Взгляд смешанный, немного гневный, немного удивленный.

Я стираю слезы ладонью и прячу глаза.

— Чего вы обе ревете? — он вдруг тянется к моему лицу, и я не могу отстраниться. Мне нужно это прикосновение, чтобы знать наверняка, что это не сон.

Я, наверное, больная. Мелькает мысль, что лучше пусть бьет, чем лежит вот так беспомощно, как минуту назад. Злюсь на себя, сжимая кулаки.

— Вика, ты в порядке? — теплым, непривычным голосом говорит Вольный и гладит ладонью щеку, распуская пучки теплых покалываний под пальцами. Смотрю с опаской и ожидаю подвоха.

— Кажется, — проговариваю.

— Волновалась? — хитро улыбается на бок. Пусть не обольщается.

Отталкиваюсь от него и хочу отойти в сторону, но Марк тут же притягивает к себе.

— Волновалась. Только не понимаю почему. Как ты можешь так ко мне относиться после всего, что было? Ты — глупая дурочка.

Прокладывает пальцами дорожку по спине. Слегка вздрагиваю. Тело подбрасывает в каком-то нелепом трепете, который я не могу контролировать.

— Отпусти… — умоляю. Не могу стоять возле него, меня выламывает и рвет на части.

— Еще немного и отпущу, — Марк опускает голову и громко вдыхает мой запах. Не хочу этого, не хочу! Это будто не я, тело меня не слушается. Ведь это маразм — так реагировать на палача. Впиваюсь ногтями в его грудь, но он только сильнее обнимает, прижимая к себе и забирая весь воздух из легких.

— Верни память моим близким, — говорю сипло. Стараюсь вложить в интонацию жесткость и спрятать переживания. Надеюсь.

Поглаживания замирают. Марк отстраняется. Глядит небесными глазами в самое сердце.

Спрятаться, мне нужно спрятаться. Маленькой гусенице нужен кокон.

— Так ты только из-за этого накрыла меня собой? — прищуренный взгляд, а меня пробирает дрожью и, кажется, я распадаюсь на атомы. Нельзя, чтобы он понял, что у него есть власть надо мной. Тем более, это сумасшествие мне не по душе. Я избавлюсь от него: вырву с корнем, но позже…

— Только из-за этого, — шепчу и опускаю глаза. Марк не должен видеть мое смятение. Он потом будет играть, пользуясь, — мучить и издеваться. Проявление нежности может быть всего лишь очередным фарсом, чтобы заманить в ловушку.

Его пальцы сжимают плечи до ослепительной боли. Я терплю, кусая губы. Упираюсь взглядом в обнаженную грудь. Слышу глубокое дыхание, что лавиной сметает мою неприязнь к Вольному.

Марк подцепляет пальцем подбородок и заставляет смотреть на него.

Я закрываю глаза, и слеза непроизвольно скатывается по щеке.

— Открой, — басистым голосом говорит Вольный.

Чего и стоило доказать. Ему нужны только воспоминания.

— Открой глаза, Вика, — уже теплее говорит он.

Я раскрываю ресницы, и несколько секунд не могу дышать от его пронзительного взгляда. Не понимаю, что происходит. Он решил мучить меня по-другому? Более изощренно? Чтобы потом можно было сплясать победный танец на осколках души? Почему он смотрит на меня так, словно только что чуть не потерял? Этот взгляд такой знакомый. Помни, Вика, это все обман!

— Марк, я устала. Хочешь мучить — мучай, но не тяни с этим. Добей быстрей. Я больше не могу, — горячая река прокладывает русло по лицу, обжигая кожу: слезы все текут и текут. Мужчина стирает их нежно. Целует глаза, висок, замирает в волосах и шепчет:

— Ты не представляешь, как ты мучаешь меня…

— Зачем тогда все это? Отпусти-и-и… Заставь забыть и отпусти, — голос дрожит от его прикосновений, лепечу ему в губы: — Отпусти на волю, Вольный.

— У тебя есть крылья — лети Крылова. Я не держу, но и добровольно отпустить не могу, — целует осторожно и невесомо.

Сама подаюсь вперед и впиваюсь в его пухлые губы, отдаваясь власти порыва. Снова.

— Марк! — визжит за спиной Марина. — Как ты можешь? С ней!

Мужчина перестает меня целовать. Прижимая к себе, склоняет голову над плечом. Дышит тяжело и обжигает дыханием шею.

— Уйди, — коротко отрезает он девушке.

Смотрит только на меня. Скользит взглядом по губам, затем касается кончиками пальцев их контура.

Мне хочется кричать. Хочется вырваться из этой липкой паутины. Слишком сладкая приманка. Закрываю глаза и протяжно выдыхаю.

Марина громко всхлипывает:

— Но…