Танец на цыпочках (СИ)

Внимание рассеялось. Окружающий мир так огромен и так узок, что вся жизнь человеческого ума способна его постичь. Тогда что уж говорить об уме — нечеловеческом?

Блаженство самой жизни переполняло, и Мёртвый король уже видел, как все здешние существа выпивают его дух и живут, и полнятся, и плодоносят, и расцветают новыми красками, разлетаются птичьими стаями, оживляют воздух… ещё никогда он не был так счастлив, так самодостаточен.

Винбарр превратился в звук, похожий на радостный крик. В воздухе было свежо и прохладно. В дымке тёмного дня словно начало светать.

Он с этой минуты стал другим.

«Ответь, старый Винбарр, — думал он, — может ли полная свобода становиться чем-то большим. Настолько большим, что с ней начинают бороться?»

Вот только внутренней трагедии больше не было. Она была, но словно в другом месте, куда более далеком, чем его захлёбывающееся радостью живое сердце.

Ничего такого, что можно было бы выразить в словах, внутри не было.

Он ощутил единение с миром, и ничто больше не могло нанести ему вреда. Любовь победила, любовь на осколках свободы, и теперь он смотрел вокруг очень чисто и очень просто.

Но всё равно остались вопросы и мысли. А главное, остались вопросы. И Винбарр знал, кто бы ему ответил, не говоря

ни

че

го

…

========== 20. Страх и Катасах ==========

Комментарий к 20. Страх и Катасах

Трек: Aghast - Sacrifice

¹ Minundhanem — наречённая/-ый возлюбленная/-ый, священный союз

² Dob anem shadi - чёрная тень души

³ On ol menawí - связанный с Тысячеликим богом

Тусклое солнце коснулось поредевшей линии горизонта. К тишине и негромкому завыванию ветра в сухих ветвях никак не удавалось привыкнуть.

Силуэт Катасаха возвышался над рядами косых грядок, убегающих куда-то вслед за солнцем. Шлем лежал неподалеку, и казалось, был так же встревожен как и хозяин. Если бы у целителя было сердце, его бы щемило страшное, страшное предчувствие.

Когда-то печальные, а теперь горящие нетерпением и энергией протеста против угасания, сощуренные жёлтые глаза по привычке бегло осматривали верхушки деревьев. Корявые поломанные ветви словно царапали дряблое брюхо неба с бесплодными тучами.

Катасах вздохнул, потёр кулаком нос и поёжился. В груди наливалась вязкая глухая тяжесть. Ему хотелось вывернуться наизнанку, выплюнуть, выкашлять противное беспокойство, чтобы его тихий яд удобрил слабую землю, и перестал отравлять Призрачного Вождя.

С приходом темноты, в наступившем безмолвии на делянку пришли Люди Тени. Они молча поприветствовали целителя, и тот привычно собрался, чтобы уходить: ему совсем не хотелось знать, чем именно земляки будут удобрять короткие тонкие стрелки молодых слабых побегов.

Он надел шлем и побрёл в сторону Фрасонегада, заложив за спину большие руки. Внимательный взгляд жёлтых глаз шарил под ногами в надежде либо отыскать признаки жизни, либо причины нарастающей тревоги. Наверняка Мев могла бы сейчас что-то подсказать. Но зачем было беспокоить minundhanem¹, раздираемую требами и живых, и мёртвых? Целитель медленно шёл и улыбался, видя внутренним взором, как ему улыбаются в ответ красивые тёмные губы.

Интересно, как идут дела у Анны, думал он, сердито глядя на плотную дымку над головой, скрывающую звёзды и ночные светила. С момента их недавней встречи прошло некоторое время, которое можно было измерить разве что количеством саженцев или распаханных делянок. Он не мог понять только одного — почему Анна больше не видна перед его внутренним зрением. Хотя в этом тенлановом новом мире всё пошло сраниной, чему было удивляться.

Он ускорил шаг, вспоминая что надо бы забрать у Нанчина очередной подарок для неживой Мев, — изящные серьги с чёрными камнями, — Катасаху было совершенно необходимо разделить со всем миром красоту своей minundhanem. Константин наверное тоже однажды будет делиться с миром лучами своего счастья. Обязательно будет.

Катасах улыбался своим мыслям.

Он так и не смог найти дорогу к молодому человеку ещё раз, и оставалось только догадываться, как он там, и чего ещё можно было ожидать от dob anem shadi².

Внезапно целителя согнуло пополам от боли, и не выдержав инерции движения, он запнулся и упал.

Перебирая вереницу образов перед глазами, он внимательно слушал, и невольно вздрогнул. Константин наконец появился, но состоял он из одного глухого и слепого отчаяния и красно-белых пятен боли. Катасах подскочил и понёсся навстречу источнику страдания. Тревога вошла в союз с отчаянием и сковала рассудок, поднимая из глубин его духа липкий и надолго забытый страх.

Почти отвыкнув от бесплотного бытия, целитель чуть не забыл о возможностях бестелесности. Ему пришлось несколько раз брать себя в руки, чтобы унять стучащий звон напряжения в висках и остановить паникующее сознание. Думая о Константине, каким бы он ни был, целитель нёсся в темноте, не разбирая дороги, снопами искр разбиваясь о тронутые тленом стволы.