Танец песчинок

Я хохотал до тех пор, пока в животе не закололо. Думаю, увидь меня кто-нибудь, он наверняка бы подумал, что детектив Грабовски взялся за старое и вновь напился.

Но страх смерти (своей, Мерка, жителей Медины) пьянил куда сильней.

* * *

Хотя мне казалось, что я брожу бесцельно, но незаметно для себя я обходил все места, где до этого встречал Мерка… как будто это могло помочь.

Я пришёл на вокзал, но там оказалось пусто. Когда-то, видимо этой ночью, крыша успела провалиться внутрь здания. Теперь наверх торчал только шпиль, кладка в нескольких местах разрушилась, кое-где фундамент просел под песком. Возможно, именно он и постарался, чтобы безраздельно властвовать над местом, куда его так долго не пускали.

Не думаю, что песок мстителен. Возможно, в его понимании это было восстановлением справедливости. Всё-таки, пусть он и не являлся правителем Медины по словам Рабби-Элоха, но это его город. Его и ветра.

После вокзала я отправился к тому месту, где встретил Мерка, убегающего от сверстников. Меня приветствовали пустые улицы, шёпот ветра и скрип ставен – любопытствующие жители проводили взглядом и снова захлопнули окна.

Дальше – другие улицы, другие ставни. Везде песок и холодное молчание, разрушаемое лишь ветром.

Наконец, я пришёл к дому Канга. Хозяина внутри не было, а рисунок на стенах поблёк и словно съёжился. Он словно тоже предчувствовал бурю и стремился спрятаться. Впрочем, в последний раз я был слишком возбуждён от едва окончившейся погони, а потому мог преувеличить масштаб картины.

«Барон! – вспомнил я. – За нами гнались люди барона».

Вместе с этим воспоминанием пришло осознание, что единственный оставшийся целым «проповедник» Медины внезапно пропал из моего поля зрения. Он не заявлял о себе с тех пор, как его люди похитили чёрный песок.

Что он сейчас делает? Собирается вывести его в Империю? Надеется сбежать от Самума при помощи Перуна-Апостола?

Последняя мысль придала направление моим бесцельным скитаниям. Я покинул дом Канга и отправился к Рюманову. Возможно, он поможет найти мальчика. К тому же, оставалась призрачная надежда, что религия барона действительно способна остановить Самум. Перун-Апостол ведь управлял молниями, разве нет? В бурю для них самое время.

И неужели в таком случае барон пропустит уникальную возможность обрести тысячи верующих, остановив разрушение города?

Даже я не мог утверждать точно, что не встану пред Рюмановым на колени и не назову его бога своим.

Что только не сделаешь, чтобы выжить…

* * *

Однако, как это часто бывает, боги оказались глухи перед молитвами в тот момент, когда их помощь была так необходима. Подозрения зародились у меня ещё на подходе к особняку Барона – у входа не стояла охрана.

День и ночь, двадцать четыре часа в сутки, каждый день года два стражника в кирасах с выгравированной молнией на груди стояли на страже этого дома. Раньше, но не сейчас.

Дверь оказалась полуоткрыта, но я заглянул внутрь лишь для проформы. Мне не нужно было проходить каждый из величественных коридоров, заглядывать в спальню, курительную комнату, комнату для гостей, зал для приёмов, кухню… что там ещё есть в этом доме?

Я с одного взгляда понял, что в доме никого нет, кроме песка. Он вальяжно расположился на дорогих коврах, на пару с ветром трепал гобелены, забивался в щели, чтобы позже захватить всё.

Барон Рюманов покинул этот дом. Перун-Апостол ушёл из Медины. Город остался один, как и прежде.

Чем-то эта картина напомнила мне вокзал, и я подумал, что такова странная, до конца не понятная мне расплата нам за неверие. Все проповедники исчезли из города. Кто-то умер, кто-то изменился, а кто-то попросту сбежал.

Смена эпох? Новый этап? Я не знал ответа.

Я подозревал лишь одно – как бы то ни было, но песок никуда не исчезнет. Пройдёт Самум, и, как бы долго он не продлился, песчинки заскользят дальше по дюнам. Может, останется, что ещё необходимо засыпать, а может быть, не останется ничего.

В этом неумолимом беге песка, как и в беге времени, как и в приближении Самума я чувствовал неотвратимость. И от этой неотвратимости мне было отвратно, но не было рядом никого, кому бы я мог сообщить этот глупый каламбур.

– Пора в управление, – прошептал я. – Там ещё остались люди. Люди ещё остались в городе, и если не боги, то хотя бы мы сами должны попытаться спасти себя. Умереть, сражаясь – благородное дело. Это тот мираж, который всегда оборачивается разочарованием, но других у нас нет.

Я подгонял себя, говоря нечто очевидное или излишне философское. Память услужливо не запоминала ни одну из фраз.

Память милостивей богов.

* * *

По пути в участок я заглянул ещё и в «Запах мамбо». Как я и предложил, полицейские собрали там забулдыг и бродяг, которых нашли на улицах. Они сидели в огромном зале за столиками и на полу – привалившись к стене или друг к другу.