Танец страсти

Но тогда, в ее детстве, таких семей было немного, а сейчас немолодая блондинка с целым выводком разномастных детей — картина, ставшая такой же привычной, как национальные синие флаги, вывешенные на балконах в праздник. Даже газеты уже перестали обсуждать вопросы адаптации цветных детей в Швеции и причины, побуждающие людей заводить большие приемные семьи. Кажется, это так естественно: многие шведы могут позволить себе обзавестись потомством только после того, как карьера уже состоялась, не раньше тридцати пяти-сорока лет. Не всякая женщина в таком возрасте решится рожать, даже если ей и позволяет здоровье. К тому же, взяв к себе ребенка из нищей страны, они делают доброе дело, не так ли?

Малин не могла оторвать взгляда от играющих ребятишек. Она представила себе, что когда-нибудь тоже будет вышагивать позади такой процессии: старшему лет двенадцать-четырнадцать, потом восьмилетняя девочка, ведущая за руку пятилетнего пацана, и наконец она сама с яркой коляской. Наверное, это очень приятно! Вот только Как тогда быть с театром?.. С первым же ребенком ее танцы, возможно, закончатся навсегда, а больше она ничего не умеет. Значит, содержать всю эту ватагу будет ее муж, но где отыщется такой сумасшедший, что согласится терпеть ее, а в придачу еще нескольких шалопаев! И что это будет за брак — деловое соглашение на основе общих интересов? Малин вспомнила иронию фру Йенсен по поводу таких браков. А ведь их много, очень много. Наблюдая такие пары, девушка испытывала тоску: ни надежд, ни желаний, каждый запакован в собственную капсулу одиночества… Хорошо, если дети что-то могут изменить в таких отношениях.

Конечно, кто знает, что будет с нею лет через десять… Возможно, тогда и для нее покажется вполне естественным усыновить малыша, или даже нескольких. Но сейчас что-то в ней сопротивлялось этой идее, как будто согласившись с таким ходом вещей, она еще на один шаг приблизится к капитуляции перед рациональной жесткостью окружающего мира. И вовсе не потому, что она не сможет полюбить чужого ребенка так же, как любила бы своего — просто тогда какой-то кусочек ее самой исчезнет безвозвратно.

Малин встряхнула головой: какой смысл загадывать на десять лет вперед?! Ее танцевальная карьера, например, может закончиться гораздо раньше. А если подумать о личной жизни… Она, похоже, начинает участвовать в какой-то игре, и, кажется, ей это уже нравится. Она попыталась представить предстоящую встречу с Йеном. Он будет подчеркнуто учтив, но его приятелю Симону, вероятно, все будет понятно и так. Интересно, смутит ли этого опытного охотника присутствие Юхана? Во всяком случае, его задача несколько усложнится.

Ступив в аквариум музея, Малин на мгновение забыла, зачем она здесь — все ее внимание было моментально захвачено странной, невозможной картиной: черный туман, клубясь, выползал из недр корабля и, как щупальцами, тянулся к ней своими струйками. Ну вот, опять!.. Девушка понимала, что этого не могло быть в реальности — сквозь прозрачные стены в музей проникали солнечные лучи, так что предметы и люди были видны совершенно отчетливо. Зрение Малин словно расслоилось: один слой изображения был вполне обыденным и мог бы даже казаться дружелюбным, а другой, угрожающий, существовал только для нее и напоминал о себе странно менявшимися контурами знакомых предметов: ровный блестящий пол начинал изгибаться, из тверди превращаясь в вязкую, зыбкую среду, а обычная стойка с рекламными проспектами вдруг становилась похожа на капкан, разинувший пасть в ожидании новой жертвы. Все это продолжалось лишь несколько мгновений, но Малин, словно ребенок, напуганный резким окриком, почувствовала холод и дрожь от того, чему не было и не могло быть никакого объяснения.

— Музейного работника всегда легко выделить в толпе посетителей по скорости, с которой он перемещается в пространстве, — Малин оглянулась и обнаружила позади себя Йена. Приветливо улыбаясь ей, он кивнул в сторону быстро приближавшегося к ним маленького взъерошенного мужчины. — Вы все-таки пришли.

— Как мы и договаривались. — Она посмотрела ему в глаза и опять не поняла их выражения.

— Симон Кольссен, — представил он девушке взъерошенного человека, который остановился рядом с ними. У того были невыразительные серые глаза и, пожалуй, мелковатые для мужчины черты лица. Или это он так выглядел рядом с Йеном Фредрикссоном? Брови Симона Кольссена были сердито сдвинуты, а губы сжаты — все это, вероятно, выражало крайнюю степень сосредоточенности. — Это Малин Кок, Симон.

— Она пришла одна? — спросил хранитель музея, не глядя на девушку.

— Нет, сейчас подойдет мой друг, он, как и вы, историк, — Малин покоробило, что в ее присутствии этот ученый муж упомянул о ней в третьем лице.

— Не обижайтесь на Симона, — тихо сказал Йен, — у него очень странные представления о вежливости.

“Все-таки заметил, — подумала Малин. — Мог бы предупредить заранее”. Она деланно-равнодушно пожала плечами.