Таня Гроттер и кольца Четырёх Стихий (СИ)

— Думаю, это зависит, в первую очередь, от людей. Некоторые меняются, некоторые — нет, — отозвался Ванька, покосившись на Ягуна. — Вон он — точно нет! Никогда и ни в жизни!

— А мы?

— Ну, я могу говорить только за себя, — после короткой паузы качнул головой Ванька и задумчиво сощурил свои васильковые глаза. — Думаю — да. В чём-то — да. И не думаю, что для меня это плохо — наоборот… А ты? Думаешь, ты изменилась?

Таня поджала губы и посмотрела на него.

— Да. Но не уверена, так ли это хорошо.

— Знаешь, — она вздохнула. — Я раньше думала, что мы всегда остаёмся самими собой. Что обстоятельства и прожитые годы налипают на нас снежным комом, но в его центре, в середине — всегда мы, такие, какими были изначально. Хорошего человека — не сломать и кувалдой, а плохого — не исправить, как ни бейся, и даже если кажется, что что-то в человеке изменилось — это временно, и в конце концов он неизбежно вернётся к своей «основе», но… Не знаю, может, юношеский максимализм и не миф, и я им действительно страдала, — закатила глаза Таня. — А теперь реальность уронила мне на голову такой рояль, что я просто… офигеваю! Жизнь-то, оказалось, устроена совсем не так, да и сплошь в чёрный и белый не выкрашена. И я уже не та девочка, что десять лет назад, и даже не та, которой была на пятом курсе. Меня переломало внутри за эти годы так незаметно, что очнулась я уже, когда всё заново срослось. Я думаю по-другому, я чувствую по-другому… и от жизни я хочу уже не того, чего хотела раньше, понимаешь? — она уставилась на Ваньку, комкая перчаткой рукав куртки. — И, ох, если бы я была так же уверена, как ты, что эти перемены мне на пользу! Я стала такой эгоисткой, что прямо раздражает! В какой-то момент я просто… — она развела руками. — Не знаю. Мне не нравится осознавать, что теперь я готова поставить себя, свой комфорт и свои желания перед желаниями всех остальных людей, как будто они значат меньше, чем я — но я готова так сделать, правда готова. И мне даже будет почти не жаль, меня даже не будет мучить совесть. Я и в Скаредо прусь сейчас, в первую очередь, спасая свою собственную драгоценную шкурку, а уж потом остальной мир и прочая патетика! Скажи, это делает меня плохим человеком?

Ванька потер перчаткой лоб.

— Таня… То, что ты хочешь чего-то в первую очередь для себя, не делает тебя ужасной. Особенно тебя. Для всех остальных ты сделала уже больше, чем достаточно, — он нахмурился. — Да и вообще, эгоизм — это не что-то плохое. Это нормально. А постулат о том, что заботиться в первую очередь о себе — это мерзко и низко, был изобретен теми, кто хотел, чтоб другие думали о них больше, чем о себе, и работал он при этом исключительно в одну сторону.

— В этом вся загвоздка с людьми, — вздохнул Ванька. — В мире животных никто не винит зайца за то, что он удрал и не покормил собой голодного волка, и не выкатывает ему за это сложных моральнообоснованных претензий на тему жертвенности во благо ближнего своего.

— Но сейчас волк — я, — пробормотала Таня, отворачиваясь. И её заяц, вероятно, встанет у неё комом в горле, если она все же решит не дать себе сдохнуть с голоду.

На Ваньку, размышляя в таком ключе, смотреть было тошно. Таня уставилась себе по ноги, методично постукивая по ступеньке носком ботинка.

— Но ведь, на самом деле, не все люди эгоисты. Ты вот вообще не эгоист! — она укоризненно развела руками, кинув на него быстрый взгляд исподлобья.

— Да ну? — Ванькин прищур получился почти насмешливым — и вместе с тем действительно огорченным. — А ты не думала о том, что я свалил в лес сразу после школы, только потому, что мне так захотелось? Не слушал тебя, даже не хотел слушать. А ты тогда была права, между прочим. Ничто не мешало мне остаться с тобой в магспирантуре, несколько лет ничего бы для меня не изменили — хотя тогда, конечно, казалось, Иртыш рухнет за эти пару лет, если я немедленно туда не махну. И я свалил, и сделал это для себя, и облегчил себе жизнь. А если уж совсем начистоту с самим собой — то попросту умыл руки. Вместо того, чтоб строить наши отношения и бороться за их сохранение, принимая во внимание мнение обеих сторон, я поставил тебе условие. Заставил выбирать между тем, чего хотела ты, и собой любимым. Меня аж коробит признавать, но, вообще-то, мы с Бейбарсовым тогда друг друга стоили! — скривился Валялкин.

Таня с чувством фыркнула.

— Вот уж точно!

— Намучилась ты с нами, — улыбнулся Ванька.

— И до сих пор мучаюсь.

Они помолчали. Ванька попробовал присесть на ступеньку, но резво вскочил — камень был холоднющим.

— О чём ты думаешь? — не выдержала Таня.

— О том, что ты мне только что сказала. Вернее — что, как мне кажется, хотела этим сказать.

Таня помотала головой. Об этом у неё совершенно не было настроения разговаривать здесь и сейчас. И для этого разговора ей требовалось куда больше времени, чем было у них в запасе.

— Нет, я имела в виду… О чем ты постоянно думаешь? Я замечала в последние дни: что-то тебя беспокоит.

Ванька вскинул брови. Таня закатила глаза и снова перефразировала: