Таня Гроттер и кольца Четырёх Стихий (СИ)

Наташа стрельнула взглядом в Танино лицо, словно силясь разглядеть на нём что-то, и стремительным движением кисти отправила в неё ещё две искры. Как и первая, обе с шипением погасли, соприкоснувшись со щитовыми чарами ведьмы.

Таня сжала и разжала кулак, поглядев на свой магический перстень. В ней медленно поднималась волна ликования: ведьма прекрасно понимала, почему у некромагини был такой вид, будто та проглотила живого ежа.

Сила щитовых чар зависела от силы мага, их использовавшего, а эффект — от сопоставления этой силы с силой противника. Если совсем слабый маг сражался против значительно превосходящего его, щит и вовсе не спасал — только ослаблял температуру атакующей искры; если щитовые чары использовались против мага с меньшим перевесом сил (но ощутимый перевес всё же был), искры просто отскакивали от щита — так происходило всё время, когда Глеб или лжемагфицер блокировали атаки Ростовой. Щитовые чары гасили — то есть полностью уничтожали — заклинание соперника только в том случае, если магический потенциал сражавшихся был примерно равен. Если он был сопоставим.

Глеб не мог победить Ростову, но это вдруг стало неважно — потому что она могла! Сейчас, теперь, с силами Чумы — конечно, она могла! Она уже сделала так сегодня, в Скаредо! Чума всегда была сильнее, опытнее. Она учила алтайскую старуху. И Таня получила всё это, всю эту столетиями накапливаемую мощь, получила давно. Ей только нужно было прекратить сопротивляться, наконец принять эту силу целиком, полностью, выпустить из-под замка, оставить бессмысленные попытки остановить цунами плотиной из ивовых прутиков. Тане нечего было терять — она и так уже лишилась контроля; плотину покидал последний отважный бобёр.

До этой минуты Ростова не знала о том, что происходило с Таней Гроттер — но она быстро сопоставила в уме факты. Тем более, что симптомы были ей прекрасно известны.

— Ну и как, я тебе ещё нравлюсь?

— Ты даже не знаешь, как этим пользоваться! — прошипела некромагиня. Она явно намеревалась сделать это презрительно, но сквозь интонацию все же прорвалась одна предательская, тонкая нотка тревоги. Это совершенно точно не входило в её планы.

— Да, — просто согласилась Таня.

Она действительно ни Лигула не смыслила в некромагии: не знала ни теории, ни практики; ни стилей, ни пасов, ни одного заклинания. И на краткий экскурс от Бейбарсова не оставалось ни времени, ни возможности.

— ...Но мне и не обязательно, — с мрачной уверенностью закончила она, быстро шагая к Наташе.

Некромагиня метнула в неё какое-то заклинание. Затем ещё одно и ещё. Таня не атаковала в ответ, лишь снова и снова выставляла банальный, но прекрасно срабатывающий щит, о который крупные голубые искры ударялись и гасли одна за другой. Но с каждой их прощальной вспышкой ведьма становилась всё злее и злее. Адреналин вскипал у неё в крови, она прибавила шагу. Перед глазами начали расползаться круги, болела голова. Когда Ростова отправила в неё шестое по счёту проклятие, Таня, продолжая сокращать дистанцию между ними, вытянула вперёд руку и скрючила пальцы.

Она соврала — не намеренно, просто забыла. Кое-что, одно-единственное из некромагии, она всё-таки усвоила. Около десяти минут назад.

Наташа закашлялась и схватилась за горло. Таня, чувствуя между кончиками пальцев — там, где была пустота — странное, упругое сопротивление, сжала воздух сильнее, и Ростова выпучила глаза. Она силилась сделать вдох — и не могла. Зашаталась на месте, словно пьяная, пытаясь устоять на ногах.

Замечательно. А теперь ещё сильнее.

— Я ведь предупреждала, чтоб ты не смела больше попадаться мне на глаза, Марья! — прошипела ведьма, подходя к некромагине почти вплотную.

Теперь только её воля держала ту на ногах. Ростова синела, царапая ногтями горло, и стояла на самых кончиках пальцев, словно бы её кто-то вздёрнул, накинув на шею петлю.

Сквозь нарастающий звон в ушах её несколько раз окликнул Бейбарсов.

— Таня!

Голос у него был странный. Громкий, напряженный, и как будто… с оттенком паники. Она едва тот узнала. Тане он показался очень смешным, и она засмеялась.

— ТАНЯ!

В её виски как будто резко вогнали два раскалённых прута. Таня завопила от боли, сгибаясь и хватаясь обеими руками за голову. Она ослепла. Пропали звуки. Кто-то схватил её, но сразу же отпустил. Как будто куда-то оттолкнул. Она едва почувствовала удар о бок и затылок. Новая волна боли накрыла её, грудную клетку сдавило. Тело начало бить мелкой дрожью, из носа хлынула ярко-алая кровь — её железный привкус, смешанный с грязью, сразу почувствовался во рту.

У Тани было чувство, будто её личность насильно засунули под огромный, беспощадный металлический пресс и нажали кнопку «пуск». И теперь двухтонная плоская плита неумолимо надвигалась на неё, а она, упираясь одними расцарапанными, в лиловых синяках руками, пыталась остановить её движение, словно ещё барахтающийся, но уже полураздавленный муравей пытается отпихнуть в сторону ботинок наступающего на него мальчишки. И всё это в то время, как её тело подожгли изнутри.