Таня Гроттер и кольца Четырёх Стихий (СИ)

— Угу, Лизон, — не видя смысла отпираться, легко согласилась Таня. Правда, она скромно умолчала о том, что вообще-то рассказывалось это всё Рите Шито-Крыто, а Таня их просто подслушала, хоть и ненамеренно.

— Вот так и рассказывай кому-нибудь подробности своей личной жизни! — насмешливо протянул Глеб, однако за этой насмешкой в его голосе читалась грустная ирония.

— Знаешь, — вспомнив о чём-то, внезапно добавил он, снова переводя взгляд на белые хлопья снега за окном, — Лиза… Она, в общем-то, довольно нормальная. Даже в чём-то милая.

Таня едва не задохнулась, услышав такое заявление, да ещё от кого! Это Бедная Лизон милая?! Эта истеричка, которая отравляла ей жизнь в Тибидохсе не хуже, чем Пипа в детстве? Которая чуть не убила её в Магфорде?

Бейбарсов только грустно хмыкнул, взглянув на Гроттер.

— Трудно поверить, да? — протянул он, продолжая внимательно изучать школьные пейзажи. — Но когда я жил с ней… В общем, иногда она вела себя очень странно. Бывало, психует, вопит, тарелками швыряется — обычная история, — а потом вдруг резко замолчит, посмотрит на осколки под ногами, начнёт плакать, извиняться, и после часа два нормальная ходит, улыбается, шутит... А затем всё по новой.

— Ну ещё бы! — фыркнула Таня, вспоминая «Глебушка, купи апельсинчик, а то выпрыгну из окошка» и «Поцелуй меня, или я отравлюсь серной кислотой!». Не то чтоб она так уж сильно не любила Зализину, но вдруг прониклась раздражением к Бодайкоровкину. «Сидит тут так нахально, лапы распустил, и при этом расписывает, какая замечательная его Лизочка! Вот пускай и катится к ней! Держать не стану! Может, он мне и про Алёночку ещё раз расскажет, чтоб я прослезилась от умиления?» — кипела она, одновременно злясь на себя за то, что не может воспринимать подобную информацию более беспристрастно. Вот, когда воистину проявляется женская злопамятность! Женщина может забыть имя отбитого у неё мужчины через пару дней и вообще плевать на него с высокого сарая, но имя той, которая его непосредственно отбила — никогда! До конца жизни помнить будет.

Вот и Таня мгновенно вспомнила Топчислоникову и Зализину, и Жанну Аббатикову, и Алёну, и даже ту хорошенькую четверокурсницу, которая одно время увивалась за Бейбарсовым по всему Тибидохсу и которой тот даже пару раз благосклонно улыбнулся. «Скотина! Бабник, чтоб его...» — Тане очень хотелось немедленно поэкспериментировать на Бейбарсове с заклятием Шести Умерщвлений, которое она всё-таки узнала у Шито-Крыто на днях.

Поразительно, как иногда причудливо срабатывает женская логика. Это как в анекдоте, когда парень говорит продавщице: «Рыбка, дай мне, пожалуйста, вон тот кусок колбасы», — а продавщица тут же прикидывает: «Так, если рыбка — значит, щука. Если щука — то зубастая. Если зубастая — то кусается. Ели кусается — то та ещё дрянь». И вопит: «Ты кого дрянью назвал, ушлёпок?!»

Вот и Танина логика сейчас сработала очень по-женски. Бейбарсов же всё это время наблюдал за ней краем глаза.

— Опять ревнуешь? — вкрадчиво спросил он.

— Размечтался! И вообще, отпусти меня!

— А если не отпущу? — с интересом уточнил бывший некромаг.

Таня молча развернулась и вскинула кольцо, целясь парню в нос. Но Глеб моментально увернулся от заклинания и перехватил Таню так, чтоб её руки оказались крепко прижатыми к его груди. Терпеливо подождав, пока внучка Феофила перестанет барахтаться, Глеб чуть ослабил хватку.

Злость Тани прошла почти так же внезапно, как и вспыхнула. Тут в сознание, скромно кашлянув, постучал припозднившийся Здравый Смысл. «Да что это со мной? — озадачилась Таня. — Какое мне дело, сколько подружек было у Бейбарсова?» И тут же мстительно добавила: «Хоть целый батальон дур набитых! Да хоть гарем! Горячий восточный вьюноша, блин. Блин!» — и Тане с большой неохотой пришлось признаться себе, что она действительно слегка ревнует. Самообман, конечно, штука полезная, но не в этом случае. Вот только Топчимышкину она в этом признаваться не станет и на смертном одре, потому что тогда он точно её в покое не оставит: поднимет из могилы и медленно попросит повторить.

Тут на неё нахлынула волна довольно неожиданного спокойствия. Таня снова расслабилась и, отвернувшись, откинулась на грудь Глеба, как на спинку кресла. Кресла, надо сказать, весьма удобного. Было тепло и вполне уютно. Таня закрыла глаза. Они сидели в абсолютной тишине, только издалека, с драконбольного поля, морозный воздух доносил возмущённые вопли окоченевшей команды. Похоже, поймать грецкий орех никому так и не удалось, и теперь одноглазый тренер устраивал всем капитальный разнос.

Прислонившись к нему вплотную, ведьма чувствовала, как стучит сердце бывшего некромага. Удары были чёткими, размеренными, и она зачем-то начала считать их. Где-то на восемьдесят девятом ударе она поняла, что засыпает. «Ну уж нет, не хочу! — зевая, мысленно заупрямилась Таня. — А то ещё, пока я буду дрыхнуть, Бейбарсов сбежит, а я останусь без обогревателя».

— Расскажи мне что-нибудь, — сонно попросила она, не открывая глаз.

— Что? — легко согласился бархатный голос.

Таня задумалась.