Таня Гроттер и кольца Четырёх Стихий (СИ)

— Да ты что? Нет, конечно! — заверила его малютка Гроттер. — Мы с Ванькой вообще ворон обсуждали. Жутко интересная тема! Так увлеклись, что даже тебя не заметили. Правда? — ведьма, обворожительно улыбнувшись, повернулась к Маечнику.

— Чистая правда! — расплываясь в ответной улыбке, подтвердил Ванька и, наклонившись, быстро поцеловал Таню.

— Ой, нет, я вас умоляю! — золотой рыбкой взмолился Ягун. — Подождите с этим пока я умотаю! Кстати, я сделаю это прямо сейчас, — добавил внук Ягге, озабоченно взглянув на магические часы, встроенные в панель на его пылесосе. — А то мне ещё половину нашего курса облететь надо.

Баб-Ягун покосился на сгущающиеся за окном летние сумерки и обречённо вздохнул. Конечно, он мог остаться у друзей на ночь, но прекрасно понимал, что:

пункт А: Ему явно светит спать на полу, за неимением у Ваньки и Тани апартаментов для гостей.

пункт Б: У них наверняка есть свои заботы, кроме как заниматься обслуживанием Ягунчика.

пункт В: Катька точно убьёт его, если он не вернётся до завтрашнего вечера, как божился ей перед отлётом, и опоздает на репетицию свадьбы. А если Ягун останется ночевать, то к этому времени явно не успеет.

Поэтому он быстро распрощался с Маечником и Таней, завёл пылесос и через десять минут уже находился где-то на полпути к Красноярску, где ему ещё предстояло обрадовать в десятом часу вечера своим залётом через распахнутое окно спальни Лизу Зализину, которой как раз в это время снился сон о том, как они с Глебушкой и Ванечкой живьём закапывают вампирюгу Гроттер на Тибидохском кладбище.

Сразу после отлёта Баб-Ягуна Таня вышла на крыльцо с чашкой свежезаваренного травяного чая. Уже окончательно стемнело, и прохладный вечерний ветер теребил на ветру её медно-рыжие курчавые волосы. Откуда-то из леса доносились скрип лешаков и плеск русалок в ближайшем болоте. В кронах тёмных деревьев слышался еле уловимый шорох — птицы укладывались на ночь в своих гнёздах. Где-то в траве, возле самого крыльца, где стояла девушка, проснулся и начал стрекотать сверчок.

Лес жил своей жизнью — жизнью, в которой ей, Тане Гроттер, отводилось очень мало места. Порой Таня чувствовала себя чужой в этой жизни. Да, ей очень нравился Иртыш, нравились его обитатели, нравилось вместе с Ванькой лечить различных забавных зверей. Причём, попадались даже такие, о которых она ни разу не слышала. И именно в такие моменты Таня как никто понимала Ваньку — опыт, полученный здесь, не смогла бы заменить ни одна магспирантура мира. Ведьме было хорошо, легко и радостно на душе среди старого, но всё ещё живущего бурной жизнью леса. Но всё же… Всё же…

«Нет, не моё это всё! — в который раз убеждалась Таня, неизменно возвращаясь к этим мыслям каждый день, когда перепадала свободная минутка. — Я здесь как на экскурсии! Всё красиво, замечательно, и все, вроде бы, рады, но ты знаешь, что вот сейчас экскурсовод проведёт тебя по последнему залу и, пожелав приятного дня, укажет направление выхода».

Это сравнение как нельзя лучше отражало её чувства. Сколько не старалась, Таня не могла отделаться от постоянного ощущения, что всё, находящееся вокруг неё — не навсегда. Что вот-вот придёт дяденька экскурсовод и попросит удалиться из закрывающегося музея. Только вот этим дяденькой, а вернее, тётенькой, будет она сама. «Посмотрели, детки, ручками потрогали, на стульчиках посидели? А теперь пора домой!».

«Домой». Сколько бы Таня не убеждала себя, что теперь её дом здесь, рядом с Ванькой, её любимым, вихрастым Ванькой, который старался сделать всё для того, чтоб она ни в чём не нуждалась и жила счастливо, но сердце, этот вечный враг женщин, упрямо твердило, что маленькой двухкомнатной избушке на Иртыше никогда не суждено будет называться её домом. Гроттер злилась на себя, загоняла мысли в угол, но они всё равно возвращались каждый раз, когда Ванька, уходя лечить лесных гарпий или лешаков, оставлял её одну. Как-то Таня от безысходности даже попробовала поговорить об этом с домовым.