Танки возвращаются в бой

Командующий решил оставить Михайлова у Толькемита, чтобы противник не прорвался в Померанию вдоль берега. Правильное решение! Как только мы отсюда нажмем, гитлеровцы начнут метаться пуще прежнего и, конечно, попытаются ускользнуть по шоссе...

После ужина я направился к Вольскому. Когда позволяло время, Василий Тимофеевич обычно скрупулезно изучал каждую цифру в сведениях о состоянии боевой техники. На этот раз он как-то рассеянно просмотрел сводку и тут же вернул ее мне.

— У меня вопрос, Василий Тимофеевич.

— Выкладывай.

— Машины ходят на пределе. Из моторов выжато все. Рассыпаются уже и трансмиссии, и ходовая часть. В общем, нас хватит не больше чем на неделю...

— А через неделю сложим руки и полезем на печку?

— Нет. Но придется опять чинить. Новых танков ведь не дадут?

Вольский кивнул.

— Значит, доколотим и будем ремонтироваться?

— Действуй!

— А кто будет нас снабжать агрегатами? Из второго Белорусского фронта мы ушли, а в третий попали временно. Черта с два они нам дадут!

— Это, пожалуй, верно. Что же делать?

— Может быть, вам самому съездить в Москву и получить наряды на ближайший к фронту склад центрального подчинения? Кстати, и своего малыша повидаете...

При упоминании о сыне в глазах Вольского на секунду вспыхнул знакомый огонек. Вспыхнул и тут же погас. Генерал резко выпрямился и, глядя на меня в упор, медленно сказал:

— Значит, я в роли снабженца в Москву за запчастями, а вы будете воевать? Спасибо, товарищ полковник!

Вольский быстро достал блокнот телеграмм:

— Вот. Садись и пиши заявку, — приказал он. — Позднее я позвоню в Москву. Если через два дня не получим нужного ответа, поедешь в столицу сам. Теперь и без тебя не пропадем.

Мой «маневр» не удался, а так хотелось, чтобы Вольский показался московским врачам.

«Никудышный дипломат. Ничего лучшего не мог придумать, как послать командарма за запчастями!» — невесело размышлял я, шагая к своему домику.

За три дня, пока войска армии фактически стояли на месте, ремонтники Бочагина, Гусева и Данелюка вместе с эвакуаторами восстановили еще 20 танков и САУ. 14 февраля я смог доложить начальнику штаба, что в строю — 175 машин.

— Хорошая цифра, Федор Иванович, с ней и начали наступать.

— Как, уже?

— Да, уже. Час назад во взаимодействии со стрелковыми корпусами Малахов ударил на Петтелькау, а Сахно — на Штефенске. Первые сообщения утешительные: танкисты после отдыха дерутся не плохо.

Сидорович попросил меня посидеть у телефонов, так как офицер оперативного отдела куда-то отлучился, а сам пошел к командарму.

Георгий Степанович выработал свой метод управления боем. Вокруг не толклись офицеры, не кричали охрипшими голосами телефонисты, не всегда даже можно было видеть адъютанта. Один или с офицером оперативного отдела начальник штаба обычно спокойно работал над картой. Карту вел сам и пометки делал с особой аккуратностью. Два полевых телефонных аппарата и трубка от радиостанции обеспечивали связь с войсками, а линия «ВЧ» связывала с высшим штабом. Генерал терпеливо выслушивал донесения из частей и соединений, спокойно отдавал необходимые указания и так же спокойно докладывал обстановку штабу фронта.

За все время боевых действий в Прибалтике и Восточной Пруссии я только раз видел, как чуть не сдали нервы у Сидоровича. Было это в предместье Млавы. Утомленный за ночь до предела, Георгий Степанович докладывал утром по «ВЧ» обстановку начальнику штаба фронта генерал-полковнику Боголюбову. Боголюбов почему-то усомнился в правдивости доклада и незаслуженно оскорбил Сидоровича, обвинив его в недостаточном знании обстановки, и даже намекнул на... нетрезвое состояние. Как вспыхнул Георгий Степанович! Лицо его залила краска, в глазах — боль и гнев. Рука, в которой он держал телефонную трубку, посинела от напряжения. Казалось, еще секунда — и он взорвется: ответит на грубость дерзостью. Но этого не случилось. Глубоко вздохнув, он четко повторил доклад и положил на рычаг трубку. Затем, подумав минуту, снова поднял ее и соединился с командующим фронтом Маршалом Советского Союза Рокоссовским. Сидорович спокойно доложил маршалу о невыдержанности начальника штаба фронта, внимательно выслушал ответ и, явно удовлетворенный, вышел из комнаты...

Сейчас, сев за стол начальника штаба, где даже аккуратно разложенные цветные карандаши напоминали об организованности и порядке, я невольно вспомнил этот эпизод.

Через несколько минут зазуммерил полевой телефон.

— Товарищ третий, — раздалось в трубке, — докладывает сто третий.

В таблице позывных 103-м значился начштаба 29-го корпуса полковник Смирнов.

— Нет, Владимир Иванович, это не третий, а только Галкин.

— Рад слышать, Федор Иванович. Примите мое приветствие. Петтелькау взят. Бригада Станиславского зачищает, а Поколов уже пошел дальше.

— Подождите, Владимир Иванович, вооружусь штабным инструментом. — Красным карандашом я сделал пометки на карте. — Вот теперь порядок. Все?

— Все, Федор Иванович, желаю успеха.

— Как идут машины?

— Хорошо. Поколов без потерь. У Станиславского на подступах к Петтелькау осталась одна.