Танковое жало

В темноте не было видно, он не мог разобрать, чей хриплый голос вдруг проскрипел:

– Это ведь вы, герр офицер, разрешили советскому шпиону вести танки. Мы здесь из-за вашей глупости. Мы умрем тут из-за вас, сдохнем, как крысы в подвале. Не как герои, а как предатели, потому что сами залезли в эти смертельные тиски. Вы приказали нам сюда ехать, вы до последнего не видели обмана. Вы виноваты, что мы сейчас здесь сдохнем.

Нойман почувствовал, как чья-то рука шарит по его воротнику, подбираясь к шее. Он дернулся в сторону:

– Назад! Или я выстрелю!

В ответ раздался хриплый смешок, похожий больше на лай.

– Жить хочешь, чертов офицеришка? И я тоже хочу, я хочу жить! Я хочу вернуться домой, к жене и моим дочерям, а не умереть ради твоего Гитлера. У тебя есть время, чтобы найти выход и вытащить нас всех из этих тисков. Но если ты не придумаешь ничего, то я убью тебя и обменяю свою жизнь у русских на твой труп! Я не буду лезть на дуло твоего пистолета, мне не нужна дырка во лбу. Нет, я придушу тебя, как только ты уснешь хоть на секунду. Понял, идиотский ты прихвостень фюрера?! Или сдохнешь здесь, или вытащишь нас отсюда.

Нойман почувствовал болезненный удар ногой прямо по ребрам. Он с едва сдержанной злостью процедил:

– Я понял. Я найду отсюда выход.

Хотя на самом деле лейтенант не знал, как действовать дальше. Выйти из укрытия – верная смерть, остается сидеть в осаде в надежде на чудо – вдруг обнаружат их отсутствие в Шепетовке, по следам гусениц выйдут к теснине. Это будет спасением для танкистов, но не для него. Его ждет военный трибунал, лишение звания, возможно, даже расстрел. Сочтут шпионом, русским агентом, невеста откажется от него, как и родители, друзья. Смерть кажется даже вариантом получше, чем то, что ждет его в случае прибытия подмоги. Потому Нойману хотелось не просто кричать, а выть от ужаса, в какую безвыходную ситуацию завел его русский диверсант.

Наверху капитан Шубин тоже мучился от мрачных размышлений, что одолевали его вместе с сильной жаждой и болью в голове после удара взрывной волной. Ему не хотелось сейчас вступать в споры с худосочным пареньком, убеждать его, что жизнь важнее, чем смерть во имя мести. Как сейчас найти слова, когда голова гудит от боли, а язык едва ворочается во рту. Да и помимо этого упрямого желания мести было множество вопросов: как связаться с той частью группы, что находится в начале теснины, на огневой позиции? Если прямо прокричать свой приказ к отступлению и выходу через южный проход, не поймут ли его немцы? Есть ли среди них такие, кто немного понимает русский язык? Что делать, если весь отряд откажется от отступления и решит вступить в последнюю смертельную схватку? Разве сможет он как командир бросить бойцов и уйти в одиночку? Ведь это будет предательством и нарушением устава с его стороны.

От тяжелого воздуха, страшной сухости во рту капитану иногда казалось, что он теряет сознание. В голове до сих пор стоял шум после удара взрывной волны, кровь пульсировала, отзываясь болью в висках и затылке. Он с трудом сидел на каменной площадке, сдерживаясь от желания лечь и закрыть глаза хоть на секунду.

Наконец алый закат вспыхнул в расщелине между каменными плитами и погас. Шубин повернул голову к артиллеристам, которые едва слышно переговаривались между собой.

– Товарищи бойцы, я, как исполняющий обязанности командира вашего отряда, предлагаю покинуть укрытие. В темноте немцы не смогут оперативно реагировать на нашу передислокацию. Операция по ликвидации вражеской танковой роты завершена, мы должны вернуться в расположение части. Некоторые из вас хотят вступить в бой и уничтожить остатки личного состава фашистов. Приказываю вам этого не делать, вы погибнете в этом бою, потому что у немцев очень хорошее укрытие. Любая попытка подобраться к ним, скорее всего, станет последней, пока у них есть боеприпасы. Я приказываю как старший по званию, как командир, прошу вас как человек – не стоит развязывать бой при такой раскладке сил. Сейчас лучше отступить или хотя бы начать схватку, когда наши враги выберутся из-под защиты бронированной техники.

Ответом ему был неожиданно тихий стон. В темноте сначала разведчик не понял, откуда идет звук. Темная фигура подошла поближе к нему:

– Товарищ командир, Паламарчуку совсем худо. Сознание потерял.

Разведчик переспросил:

– Что с ним, ранен?

– Двоих из наших зацепило. Думали, дотянем до дома, а вона нет. Раны не промыли, вот пошла сразу лихорадка.

Шубин вытянул вперед руку, ухватил бойца за рукав:

– Проведи меня, где он?

– Сюда. – Судя по голосу, мужчина был пожилым, он провел капитана вдоль нависшего выступа к небольшой расщелине. – Здесь он. В бреду уже. Воды надо, рану промыть и губы смочить ему.

Вспыхнул огонек спички, но Глеб строго приказал:

– Никакого огня! Строжайшая светомаскировка, чтобы немцы не могли обнаружить нашу позицию.