Ее улыбка исчезла, и она с удивлением обнаружила, что защищает Масару.
Буруу свирепо уставился на Юкико, и его тлеющие, как угли, глаза вспыхнули.
Юкико вспомнила вербовочные плакаты, расклеенные на стенах города Киген, заводы, выпускающие оружие для машины войны, постоянные новости о конфликте с гайдзинами, распространяющиеся по беспроводной сети.
Арашитора покачал головой и начал точить когти о каменный пол – твердые, как железо, крюки выбивали искры из гранита. Юкико было трудно с ним спорить. В течение многих лет она снова и снова задавала себе трудные вопросы, родившиеся во время жизни среди безвкусицы и богатства двора сёгуна. Вопросы множились на людных улицах под отравленным небом Кигена. Но даже если Буруу прав, что может сделать один человек? Мир такой большой. Как одна девушка может изменить его? Можно всю жизнь кричать с крыши, и никто не услышит. Обычному человеку наплевать на умирающих птиц или на изменения климата. Его волнует только хлеб насущный для его семьи, одежда для его детей.
Она подумала об отце, о крови сотен животных на его руках. Несмотря на все его недостатки, она знала, что, если Масару придется загрязнить тысячу рек и уничтожить тысячу особей для ее безопасности, он сделает это. Ее озарило, в ее заполненной всяким мусором голове наконец вспыхнула лампочка, осветив пыльный уголок, который она всегда игнорировала.
Она – единственное, что у него осталось. Все, что он делал, он делал ради нее. Долгие месяцы вдали от дома. Переезд в Киген. Охота. Обрезка крыльев Буруу.
Она нахмурилась, и слезы закапали на кончики пальцев ног.
Он не говорил об Империи или о своей чести.
Буруу молча смотрел на нее. Он растянулся на полу, приподнял крыло, приглашая ее в укрытие, но она не двинулась с места. Пожав плечами, он опустил голову, закрыл глаза и вздохнул.
Она не спала и смотрела, как горит огонь.
Сырые дни сменялись прохладными ночами, с воющих небес капал дождь, но под зелеными кронами, как под крышей, сохранялось тепло. По телу тек пот, впитываясь в грязную одежду, и влажный вонючий хлопок становился еще тяжелее. Склон был крут и покрыт мелким щебнем. Буруу приходилось еще хуже, чем ей, потому что местами его лапы разъезжались в грязи и на мокрой глине. Он скользил, спотыкался, стараясь удержать равновесие своими почти бесполезными крыльями, и проклинал детей человеческих, призывая гнев своего отца на головы тех, кто его изуродовал. Юкико, опустив голову, молчала.