Танцующий ястреб

Но ушел он, пожалуй, с надеждой, что судьба сосновой рощицы возле каменоломни еще не окончательно решена, хотя час ее уже пробил. Спустя несколько дней на краю пахнущей смолой посадки появился бульдозер, который с поднятым ножом не спеша пополз по иссохшему каменистому склону к опушке молоденького сосняка, где уже стоял этот рослый крестьянин, живший ближе всех к лесу; его можно было заметить издалека, потому что его голова и часть туловища возвышались над деревцами. Когда машина приблизилась к первому ряду посадки и ее широкий нож опустился, крестьянин вышел из-за деревьев и встал перед ней, словно желая заслонить собой сосняк; и тут оказалось, что в руке у него топор. Он спокойно сказал бульдозеристу: «Сдай назад, это мои сосны», — а водитель ответил: «Как же я сдам назад, если мне велено выкорчевать этот молодняк и разровнять землю», — а рослый мужик сказал ему: «Это мои сосны, — понимаешь, что это значит — мои деревья, ясно тебе?» А потом спокойно посоветовал убрать машину и снова повторил: «Сдай назад», — но бульдозерист, конечно, не знал, что у того творится в душе, и, вероятно, думал, что топор нужен ему для работы в лесу; он запустил мотор, чтобы двинуться вперед, и тут же обрел легкую смерть — потому что едва послышалось гудение мотора, как рослый крестьянин ударил бульдозериста топором по голове, и тот замертво свалился со своего сиденья и упал на землю у первого рядка молодых пахучих сосенок, и в одно мгновение голова его залилась кровью. Машина продолжала гудеть, поскольку некому было выключить мотор, а потом пришли люди и унесли убитого, и кто-то, разбирающийся в бульдозерах, остановил двигатель, и великая тишина опустилась на склон холма, и только лес шумел.

Рослый мужик, столь безрассудно защищавший посадку, умер так же легко и просто на другой день, когда его преследовали как убийцу, а на склоне гудели бульдозеры и пилы, валившие сосняк. Он бежал к высокой скалистой стене каменоломни, а преследователи обступали его лишь с трех сторон, полагая, что этого достаточно, благо с четвертой стороны был обрыв, край пропасти; и они думали, что прижмут его к этому краю, припрут к той невидимой стене, которой окажется для беглеца воздух, заполняющий пропасть.

Но они его не знали и не догадывались, какой он выкинет фокус, и, видно, потому решили, что будет достаточно оцепления с трех сторон; они просчитались, они плохо обдумали всю эту погоню, ибо не представляли, подобно бульдозеристу, что у этого рослого мужика творилось в душе; эти молодые люди не знали, что он чувствовал, когда тяжело, но уверенно бежал к краю отвесной скалы.

И потому очень удивились, когда этот крестьянин внезапно ускользнул от погони и надул их, ибо, не задерживаясь у края обрыва, легко и, можно сказать, охотно принял смерть.

У преследователей, когда они достигли этой кромки, были разочарованные и недоумевающие лица — ведь они были уверены, что крестьянин остановится на краю пропасти, обернется к ним, поднимет руки и молвит: «Берите меня». Лишь после его прыжка один молоденький и смазливый парнишка, руководивший облавой, сказал, стараясь перекрыть гул машин и визг пил, которые валили деревья, что следовало заходить с четырех сторон, и если бы беглеца так обложили, то его удалось бы спасти; но эти речи были уже бесполезны, поскольку рослый мужик, отчаянно защищавший посадку, лежал мертвым на дне пропасти.

В деревне многие радовались тому, что этот рослый крестьянин надул преследователей и ушел от погони; а те, что стояли в отдалении, по ту сторону горы, говорили, будто бы этот мужик, падая в пропасть, походил на большую парящую птицу, которую какой-то удар сразил в вышине и поверг на землю.

А когда его несли на самодельных носилках из жердей и лыка, на склоне горы стало тихо, ибо все рабочие, побросав пилы и машины, спустились вниз поглядеть, как несут убитого; но тишина царила недолго, люди быстро вернулись к машинам и пилам и взялись за работу, и снова по всему склону загудели моторы — ведь надо было поскорее вырубить этот лес и идти вперед во имя усовершенствования каменоломни и бурно развивающегося горнодобывающего комбината в целом, открывать новые шахты, новые каменоломни и новые производственные участки, занимая все большее число людей и непрерывно осуществляя набор рабочей силы.

V

Города, окруженные доселе неприступным валом мещанского воздуха, прочной стеной мещанских мыслей и чувств, были вынуждены теперь распахнуть двери своих домов, фабрик и школ перед приблудными, которые стекались со всех сторон в кепчонках, с ивовыми корзинками, деревянными сундучками, с учащенно бьющимися сердцами и с удивлением и страхом во взоре, сменявшимся затем выражением надежды и упрямства.

А мещане, видя, как разрежается воздух, из которого они воздвигли стены вокруг городов и фабрик, пятились в глубь своих сумрачных квартир на верхних этажах и со вздохом отдавали на съедение моли свои мягкие диваны, зная, что там, внизу, люди в кепчонках дрожащими, неловкими руками отнимают у них города.