Тарикат (СИ)

Вспомнив о чудодейственном избавлении от головной боли в Забале, я сжал висевший на шее амулет, прикрыл глаза и попросил Аллаха об исцелении. В этот раз все произошло иначе. Вспышка нестерпимой боли пронзила сознание, слезы брызнули из глаз. Я охнул и пошатнулся в седле, в последний момент успев схватиться за уздечку. Отойдя от испуга, прислушался к ощущениям и возликовал: боль ушла! Косточка едва ощутимо пульсировала в ладони, постепенно утихая. Я возблагодарил Дарующего и, наконец, осмотрелся.

Караван как раз начал спуск в долину и город был как на ладони. Сразу за внешним кольцом стен кучно теснились приземистые безликие домишки — бедные кварталы. Ближе к центру расположились особняки знати, духовенства и зажиточных купцов. А в самой сердцевине города тянулась минаретами к небу Мечеть Пророка.

Когда вереница паломников оказалась в долине, вдоль каравана стали разъезжать глашатаи амира, сообщая, что остановка в Медине продлится до завтрашнего утра. С восходом солнца караван продолжит путь к своей основной цели — Мекке.

Добравшись до крепостных стен, море паломников разделилось. Кто-то предпочел остаться прямо здесь, видимо, не желая толкаться в тесных улочках в поисках свободных мест в караван-сараях. Преимущественно, это были замыкавшие шествие бедняки. Они занимали специально выделенные места и разворачивали палатки.

Пока я приводил себя в порядок да любовался видом города, оказался в хвосте каравана. Однако не стал останавливаться за стенами и уверенно направил верблюда к воротам. Аллах милостив, где-нибудь найдется место и для меня.

За воротами поток паломников разбился на мелкие ручейки, смешался с караванами торговцев, крестьян и прочего люда. Я ехал в ту же сторону, что и большинство, особо не выбирая направление и вовсю глазея по сторонам. Медина бурлила, Медина шумела, Медина радовалась! Сердце приятно защемило, будто после долгих скитаний я наконец-то вернулся домой. А, может, и вправду Медина — мой дом? Настоящий, но, увы, скрытый под спудом забвения. Мне бы вспомнить, мне бы только вспомнить... хоть самую малость из прошлой жизни... Всемогущий, помоги, не оставь меня во тьме забвения!

Я и сам не заметил, как гомонящая человеческая река выплеснула меня на широкую улицу. Многочисленные караван-сараи соседствовали с банями и домами горожан среднего достатка. Простых торговцев с лотками здесь видно не было, зато попадались добротные лавочки. У каждой стоял зазывала, соловьем заливающий о самой лучше в мире одежде или оружии.

— Паломник? — окликнул меня дородный мужчина у ворот очередного караван-сарая.

Я кивнул и подъехал нему.

— Есть свободные места до завтра?

— Заходи, брат, — широко улыбнулся толстяк. — Хадж — великий подвиг. Я рад таким гостям!

— Сколько возьмешь за еду и ночлег? — любезность хозяина меня насторожила.

— Да покарает меня Аллах, если хоть медяк возьму с паломника! — ударил себя в грудь мужчина. — Все за счет светлейшего халифа.

— Да продлит Аллах его годы! — возблагодарил я правителя правоверных и завернул во двор.

Внутри было просторно. Посреди двора стоял крытый колодец. Слева и справа располагались загоны для животных и складские помещения. Я снял поклажу с верблюда и передал его слуге, а сам в сопровождении хозяина проследовал во внутренний двор.

Здесь пространство разительно отличалось от внешнего. В центре, под сенью пальм, журчал небольшой фонтан в форме восьмиугольника. Облицованный разноцветной плиткой голубых, зеленых и белых оттенков, бортик выделялся на фоне выгоревших на солнце кирпичных стен постройки.

Мы свернули вправо, поднялись по лестнице на второй этаж и, пройдя почти в конец галереи, остановились у двери.

— Чувствуй себя как дома, — хозяин толкнул створку двери и сделал приглашающий жест. — Соседей пока нет, но это ненадолго. Близится время хаджа — сам видел, что на улицах творится. Таз и вода для омовения в кувшинах за перегородкой. Через час подадут завтрак в чайхане.

— Благодарю, — я приложил руку к сердцу, затем повернулся и шагнул в комнату.

Толстяк притворил за мной дверь и, судя по шаркающим звукам, удалился. Я оглядел свое временное пристанище. Убранство было скромным, но добротным. Пол покрывали хасир из пальмовых листьев. У стен, скрученные в рулоны, лежали ватные матрасы и покрывала для сна. Справа высилась деревянная ширма, отгораживающая зону омовения. Свет проникал через единственное окно, расположенное над входной дверью и забранное деревянной узорчатой решеткой.