Тарковский и я. Дневник пионерки

И вот в Орлово-Давыдовском, наконец, оказались сразу и все вместе главные персонажи его жизни. То есть прежде всего самые драматически отдельные Мама и Папа (а не мама с папой), мысли о которых не давали ему покоя всю его несуразную жизнь, в которой бессознательно или сознательно он пытался воссоединить их — связать распавшуюся семейную связь. При этом своим собственным неудачным семейным опытом он только усугубил отягощавшую его самого родовую вину. И вот, наконец, единственный раз нашлось место в его новом доме тому столу, который хотя бы на одно мгновение объединил «и прадеда и внука»…

Мне кажется, что Тарковский всегда тосковал о Матери и Отце, никогда не умея с ними соединиться. Мне кажется, что он никогда не был близок с отцом на бытовом уровне, мне кажется они не могли стать близкими друзьями, связанными мужской дружбой. Близость была мечтой, но реальность разводила все дальше.

Мне удалось познакомиться с воспоминаниями Галины Федоровны Аграновской. Она вместе с мужем, блестящим журналистом Анатолием Абрамовичем, близко дружили с Арсением Тарковским и его женой Татьяной Озерской. Она вспоминает одну, видимо, характерную сцену, которую ей удалось случайно наблюдать.

У Аграновских было тогда два еще маленьких сына, и Галина Федоровна случайно встретила Арсения Александровича где-то у магазина Детский мир. Тот выразил дикий восторг по поводу внезапной встречи и захотел немедленно купить подарки ее детям. Как ни странно, в магазине у прилавка они также случайно встретили совсем молодого Андрея Тарковского. И Галина Федоровна заметила, каким горьким взглядом следил этот «взрослый» сын за покупками своего отца подарков ее детям. Было ясно, как мало был сам Андрей избалован им… Как тяжело ревновал и страдал…

Андрей вырос с тех пор, но всякий раз после его визита к отцу, где он порой встречался также с сестрой Мариной, Лариса непременно говорила тоже с особой ревностью: «Ну, конечно, они с ним поговорили… Ну хотя бы когда-нибудь они предложили ему хоть какую-то реальную помощь, а? Такие они там все бесчувственные, ужас! Да, никому он там не нужен». Не берусь судить, где правда. Скорее всего ее нет. Но у Ларисы были самые глубокие основания не любить их — слишком разными людьми они были — но какая-то доля правды, очевидно, была в ее словах, правды, которая возвращается к Андрею тем же самым вопросом: а что сделал он сам, чтобы помочь вырасти и встать на ноги своему первому сыну, с которым встречался изредка? Позднее старший сын Арсений начал появляться в их доме по праздникам.

Так что во всех отношениях тот вечер был совершенно особым, и Андрей был в том особом состоянии, которого я больше никогда не наблюдала у него ни до, ни после… Все было странно: бабушка и дедушка впервые рядом со своим внуком, которого они раньше не видели. Впервые в доме, где сын их живет уже несколько лет. Впервые вместе за столом с Ларисой, ее дочерью и ее матерью. Тем более, что, как мне показалось, вне этого конкретного события Мария Ивановна как будто бы вообще нечасто встречалась не только с супругой Арсения Александровича, но и с ним самим. То есть так или иначе, но крайнее напряжение прямо-таки вольти-ровало в воздухе в каждом движении, в каждом слове…

Сдержанная Мария Ивановна, тушившая одну папиросу за другой, почти не смотрела на Арсения Александровича и его супругу. Казалось, что любовь ее к отцу своих двоих детей жива и никак не угасла в сердце, невзирая на возраст и долгое время, оставшееся позади. Худенькая, небольшая, строгая, уже чуть согнутая старостью, просто, если не сказать, бедно одетая, с пучком собранных сзади седых волос.

Татьяна Алексеевна Озерская выглядела совершенно иначе — дамой гораздо более светской и холеной. Дамой типичной для ЦДЛ или писательских Домов творчества. Кстати, она и была известным литературным переводчиком. О ее, кажется, замечательной жизни с Арсением Александровичем я в сущности ничего не знаю, но в тот вечер у меня возникло отчетливое впечатление, что комбинация этих троих людей, спровоцированных Андреем собраться в тот вечер за одним столом, сложилась в этом составе лишь вынуждено и случайно, один раз, и больше уже никогда не повторится…

Андрей — всегда достаточно нервный и легко возбудимый человек — в тот вечер был по-особому взвинчен и точно наэлектризован сверх всякой меры.

Естественно, что в соответствии с Ларисиной традицией, мы сидели за столом особенно перегруженном по такому случаю всякими разными блюдами — не ударить же в грязь лицом перед новыми родственниками! Сам Андрей говорил в тот вечер тоже по-особому значительно и почти без остановок. Он будто бы сам внутренне содрогался, произнося каждое следующее слово. Будто бы сейчас можно было использовать шанс перекроить всю жизнь, которая словно решалась заново здесь и теперь.