Тарковский и я. Дневник пионерки

А пока в сценарии «Зеркала», когда Андрей еще собирался сниматься в картине сам и снимать свою собственную мать, образ жены Автора не оставлял никаких ласкающих слух сомнений в прототипе: «Она спит на расшатанной кровати с подзорами до самого пола. Лицо ее покрыто веснушками, рыжие волосы сбиты в сторону… Лицо ее, осунувшееся от забот, бледно, под глазами морщинки, которые ее старят и делают беззащитной и до боли дорогой… Даже во сне она прислушивается к враждебной тишине чужого дома и несет свою тяжелую и неблагодарную службу — охраняет меня от опасностей, которые, как ей кажется, подстерегают меня на каждом углу»… Какое поразительное признание в любви! Какой точный портрет, внушенный Ларисой и им написанный! Нет, она была гением мистификаций, которые Андреем пестовались и в то же время все более последовательно преодолевались… Действительность и мечта — «ста низких истин нам-дороже нас возвышающий обман»… И все-таки реальная роль, доставшаяся Ларисе в том же «Зеркале» полностью антагонистична любимому идеалу…

А идеал снова провозглашался в сценарии: «И женщину мы себе выбираем, чтобы любили нас, как раньше — ни за что, ни про что, когда только сберегать да защищать можно, как умеет»…

Но это с одной стороны, а с другой, особенно, когда родился Тяпа, сколько раз Андрей, приходя на Ломоносовский, стоя на кухне рядом с моей мамой, неоднократно скороговоркой повторял ей: «Липочка, все-таки дети это ужасно… Семья… Они делают тебя беззащитным, уязвимым ужасно… Это так страшно, и ничего не сделаешь, а? Правда? Как будто тебя сковали по рукам и по ногам — вот, что это такое… Окружают! Окружают! Караул! Ужас! Ха-ха…»

Помню, как незадолго до окончательного отъезда в Италию, на каком-то дне рождении, когда присутствовала Марина, как всегда взволнованная, замкнутая и отстраненная (снова скажу, что редко бывая там, она никогда не становилась своим человеком в новой семье Тарковского, посвященным в какие-то его сердечные тайны), Андрей высказывал сестре какую-то глубинную, затаенную боль: «Вы с мамой всегда чего-то от меня хотели, считая, что я сильнее вас, а я между прочим был самым слабым в семье, но вы этого никогда не понимали»… Какими чужими друг другу казались они в тот момент… Зато глобальное извинение было принесено в «Зеркале» всем близким, многого от него не дополучившим — мол, простите, люди добрые…

С Мосфильмовской… С вынужденными отступлениями из-за прихотей памяти…

Со съемок к съемкам. От адреса к адресу. Новое место жительства Тарковских связано в этом контексте со «Сталкером», на съемках которого постепенно становилось ясно, что Лариса сводит до минимума даже производственные контакты Андрея и обезоруживает его, насколько у нее получается. Атмосфера съемок сгущалась все плотнее…

Надо сказать, что на «Сталкере» впервые возникло отчетливое ощущение, что характер Андрея все-таки тоже меняется не в лучшую сторону. Если раньше, работая, он с благодарной нежностью говорил о каждом своем сотруднике или соавторе, о М. Ромадине, Н. Двигубском, В. Юсове или Г. Рерберге, то теперь Лариса могла порадоваться плодам трудов своих. Он стал подозревать всех и каждого в отсутствии искренности и в желании «заработать себе на нем деньги», то есть поживиться за его счет. А все почему-то должно было принадлежать только и исключительно ему самому.

Ссора следовала за ссорой. И точно также, как он поссорился с Рербергом, еще раньше он порвал отношения с художником-постановщиком А. Боймом, обвинив его в том, что он пришел пьяным на съемочную площадку…

Рерберг после неясной для меня истории с браком отснятого материала оказался теперь совершенно распоясавшимся «пьяным хамом, с какой-то очередной девкой»… И то, и другое, наверное, было правдой, но… Эка невидаль на Мосфильме! Хотя Андрей никогда не терпел никакого, пьяного или трезвого, матерного панибратства… Тем не менее с кем-то ведь нужно было работать, а речь все-таки шла не о простых технических работниках хорошей квалификации, которые, кстати, тоже в работе не помешают…

После закрытия первого «Сталкера» Андрей, как известно, болел, то есть, по словам Ларисы, перенес микроинфаркт… Честно говоря, я до сих пор сомневаюсь, что с ним было на самом деле — потому что лежать с инфарктами дома при советской действительности было не совсем принято. Может быть, были первые сигналы уже затаившейся страшной болезни? Но об этом, конечно не мне судить. Тогда Андрея оскорбили в Союзе кинематографистов, отказав в бесплатной путевке в Дом творчества, которую он попросил впервые… Это его очень ранило и этого он не забыл…