Тарковский и я. Дневник пионерки

А Андрея в соответствии с дальнейшим планом шведы немедленно вывезли подальше от Стокгольма, в какой-то загородный дом, где он провел несколько дней, которые он характеризовал, передергиваясь от воспоминаний, «жуткими и чудовищными». За это время он пережил абсолютно то же, что недавно пережила я сама: нервную трясучку, ouyiipme себя совершенно чужеродным в этой среде и невероятную любовь к дому, к семье, к Тяпе, к жизни «своей и родной». И чувства эти отзывались такой неодолимой физической болью, что превозмогая все возрастающий параллельно страх перед «нашими родными» советскими властями, которым он уже отписал письмо, он, не оглядываясь, рванул обратно в Стокгольм. Там он объяснил свое исчезновение случайной незапланированной прогулкой — чего, мол, не случается с легкомысленными художественными натурами… «И все это как-то сошло с рук, — вздохнул он с облегчением, точно еще раз пережив ужас прошлого. — Во всяком случае сделали вид, что никто ничего не понял, представляешь?»

Да-а-а… Я представляла себе все очень хорошо… В конце концов, Тарковский был опять на месте и не сделал никаких компрометирующих заявлений о нашей «любимой» власти, возвращаясь домой, я бы сказала, на свою привычную «дыбу»… Наверное, еще и потому, что мы оба побывали в сходной ситуации, еще какое-то время чуть ли не со слезами на глазах излагали друг другу подробности таких сходных и очень тяжелых переживаний, радуясь вместе, как все-таки хорошо быть дома, несмотря ни на что! Какое это счастье!

* * *

Однако, веревка на шее Тарковского все более затягивалась, не без странного участия в этом «замечательной женщины Ларисы», которая умела подчеркнуть, что жизнь утекает, а планы Маэстро осуществляются очень медленно и неполно. Ею, «бескорыстной», подчеркивалось всегда, как трудно выживать Тарковскому материально и физически, хотя, оглядываясь назад, можно сказать, что «Стажер» как раз был принят нормально. Был хороший прокат, а постановочные деньги были получены Андреем не только как режиссером, но и как художником, а еще Ларисой как вторым режиссером. Но доходы всегда значат что-то в сопоставлении с расходами, которые в хозяйских руках Ларисы им не соответствовали…

И тем не менее считали мы все тогда не по достигнутому, а по тому, чего достигнуть никак не позволяют. Почему бы не сделать Тарковскому «Идиота», фильма о Достоевском или «Гамлета», наконец, о которых непозволительно мечталось. А я до сих пор убеждена, что если бы дали Андрею сразиться с ТАКИМ уровнем материала, то мы имели бы еще совершенно другого, никому неизвестного Тарковского. Но с какой-то иезуитской меткостью Ермаш категорически пресекал у Тарковского всякую надежду встретиться с шедеврами классики. Истреблял в нем саму надежду, заставляя всякий раз выкручиваться как-то иначе.

Поразительно, например, что когда Тарковский пытался в очередной раз безуспешно пробивать фильм о Достоевском, Ермаш, точно специально закрывая эту тему, запускал в производство «26 дней из жизни Достоевского» с тем же Солоницыным в главной роли, но в постановке Александра Зархи, чьи подлинные художественные достижения к тому моменту давно уже упокоились в 30-х годах… Начальством отработан самый неотразимый аргумент: Помилуйте! Как можем мы подряд запускать два фильма о Достоевском?

Дико, но только тогда, когда возникла вполне реальная угроза чрезмерной задержки Тарковского в Италии, Ермаш, неожиданно опомнившись, стал предлагать ему постановку «Идиота». А что этому мешало раньше, кроме его самодурства? И как мог этому поверить Андрей, когда все переговоры с советскими авторитетами сводились к главной, несложной мысли: сначала возвращайтесь в Москву, а потом мы обо всем полюбовно договоримся. Кто же поспешит «на ковер» или «на разборку», как говорят в уголовном мире? Никто и не спешил, хотя все было «там» далеко непросто…

Отступление к «словам, словам словам»…

Что же за все это время происходило с «Книгой сопоставлений», над которой я взялась работать со страстью и трепетом…

К сожалению, все происходило не совсем так, как я предполагала… Я уже писала о папке записей и разрозненных заметок, доставшихся мне от времени работы с Л. Козловым. В строгом смысле слова, пожалуй, только общие соображения об искусстве были вмонтированы в первую главу «Книги сопоставлений». Были очень милые автобиографические заметки, сделанные когда-то Андреем, которые он категорически не хотел использовать в книге, видевшейся ему строго теоретической. Из них собрана вторая глава данной книги…

В течение всего нашего общения я старалась записывать все, что говорил Тарковский по самым разным поводам, дома, за праздничным столом или на съемочной площадке. Большая часть этих записей оказалась в моих записных книжках и дневниках. Часть записей наших разговоров хранят магнитофонные пленки, которые в то время были еще большой и не всегда доступной роскошью. Время от времени мы встречались специально для разговоров на ту или иную тему, имея в виду будущую книжку: чаще у него дома, иногда в моей квартире…