Тарковский и я. Дневник пионерки

Читая это письмо сегодня, после стольких лет жизни на Западе и таких колоссальных перемен в России, я могу только улыбнуться нашей избалованности… Господи! Получив аванс от издательства и не заявляя о себе, не появляясь два(!) года после предложенных нам изменений, мы можем возмутиться поведением издательства, которое не домогается нашей рукописи, наполовину ими уже оплаченной… Можно было выразить капризное неудовольствие рецензентами и почти что потребовать начальство «к барьеру». Другое дело, что это не способствовало изданию книжки, но ставило тем не менее издательство как будто бы в неловкое положение…

До какой же степени иначе обстоит это дело на Западе и выглядит сегодня на нашей исторической родине! А тогда… Так называемая более «довыраженная», то есть более тщательно отредактированная рукопись была вскоре готова — два года Тарковский не торопился ее дорабатывать! — но никогда более не представлена в издательство «Искусство», хотя договор оставался в силе вплоть до моего отъезда в Голландию…

Когда весною 1982 года Тарковский уезжал в Италию на съемки «Ностальгии», то я к этому моменту уже подала документы на выезд на постоянное место жительства в Голландию. Многие сю стороны усматривали в такого рода двойном отъезде какой-то скрытый сговор. Видит Бог, что это было абсолютно случайное, но какое-то внутренне многозначительное совпадение. Но теперь, умудренная уже некоторым дополнительным, не всегда слишком веселым опытом, я подозреваю, что мой выезд был кем-то срежессирован… Теперь я даже подозреваю кем и у кого за спиной стояло КГБ… Но не знаю, конечно, точно…

Мой муж мечтал уехать на Запад. Наш друг Боря Петкер, поменявший потом фамилию на Абаров, женатый на голландке и проживавший с ней несколько лет в России без намерения уезжать, был неожиданно выставлен из страны вслед за своей женой и ребенком, попавших на границе в неприятную и, как я теперь полагаю, тоже срежессированную ситуацию. Только теперь мне кажется несколько странным, что наш друг Боря, еврей, беспартийный, закончивший ГИТИС и женатый на иностранке, последние года три работал… в отделе культуры Краснопресненского Райкома Комсомола… А до этого…

До этого он чаще всего нигде не работал, но однажды, нуждаясь в первом выезде в Голландию в связи с рождением там его ребенка, попросил меня устроить его работать для характеристики… к Тарковскому, когда он собирал съемочную группу первого «Сталкера». И он-таки был определен по моей просьбе стараниями Ларисы, не будучи в штате Мосфильма, в ассистенты по реквизиту… Опять возникает нерешенным вопрос роли самой Ларисы в этом «трудоустройстве»…

Но тогда мне казалось, что я совершила для друга благородное дело, а Лариса постаралась ради меня и очень справедливо ругала меня, когда Боря покинул группу через пару месяцев в связи с отъездом в Голландию, получив для этого характеристику. Чтобы напомнить атмосферу того времени, замечу, что я сама со скандалами и с огромным трудом выбивала себе много лет эту идиотскую характеристику для поездки с научными целями в Шведский киноинститут.

А тут… После того, как жена Бориса была схвачена в аэропорте с рукописями самиздата, о которых, как выяснилось, Боря прекрасно знал, его «в качестве наказания» что ли отправляют следом за нею в Амстердам, когда в других сходных случаях воссоединение семьи ожидалось годами и проходило в борьбе? А тут еще, через годик-полтора ко мне приезжает жених из Голландии, чудесный парень, посланный Борей, как я полагала, в его безумной дружеской страсти к моему законному супругу… Долгие годы я всерьез полагала, что замечательный любимый Боря, с одной стороны очень нас любил, а с другой стороны просто мечтал иметь своих друзей поближе к себе… Бред!

В результате на следующий день после моего брака с голландским женихом Иоганом мой отец был уволен Ермашом, с которым у него были сложные отношения и с которым они были в контрах по многим вопросам. Так, например, мне помнится, что отец был категорически против глобальной идеи Ермаша американизации советского кино, то есть коммерциализации его в духе создания собственного развлекательного жанрового фильма. Помнится также, что отец пытался выступать против запрета картин, ссылаясь на недавний опыт прошлого, за который теперь «приходится краснеть» и полагая наиболее разумным выпускать картины, давая возможность в прессе высказывать на них разные точки зрения.