Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

Тарковский. Да, заряжается на съемку 300 метров, а в кинотеатрах (кивнув на меня, видимо, имея в виду Голландию) на севере, например, по 600 метров, то есть без конца… Но, признаюсь, когда я посмотрел этот второй кадр на экране, то вижу – ПОЗОР!

Панфилов. Почему?

Тарковский. Во всех отношениях позор! Как будто я задумал хороший кадр или сцену, сон, например, пережитый в определенном состоянии, и рассказал бы все это, как свою выдумку, вгиковцу для его короткометражки. Я придумал, рассказал и написал – он все понял и снял, а на просмотре… Боже Праведный! Кошмар!

Панфилов. Что же случилось?

Тарковский. Не знаю.

Панфилов. Невероятно. Но ты все-таки используешь эту сцену?

Тарковский. Я ее разрезал и использовал в другом качестве.

Панфилов. Вот! Именно то, что я хотел сказать! Иногда какие-то куски кажутся отвратительными, чувствуешь по отношению к ним прямо-таки отторжение. Но самое смешное, что потом привыкаешь к ним и находишь возможность их использовать. Ведь не всегда можно просто выбросить их в корзину…

Тарковский. Вот этот кусок, где на кровати лежит беременная жена…

Панфилов. Ты нашел ему новое место и решение…

Тарковский. Нет, Глеб, речь не идет об отдельных фазах, которые не получились бы, и не о том, что все вместе было отвратительно… Я говорю о том, что произошло…

Панфилов. Но ты не объяснил, почему это произошло: ведь ты должен разобраться, понять почему…

Тарковский. Почему? Я-то понял почему! По нескольким причинам. Первая причина была в камере – не в операторе, а в камере как таковой. Начальная фаза, скажем, не получилась потому, что камера, чтобы потом все изображение привести к общему знаменателю в движении, сделала первую фазу общей или общее, чем оно должно быть… А кадр строился таким образом: был круглый стеклянный сосуд с водой, за которым горела свеча. А в нем был кусок, что-то вроде букета, как бы одна веточка… И когда не было видно краев этого сосуда, когда в кадре была только вода и линия воды…

Панфилов…было странно…

Тарковский. …настолько неконкретно было, абстрактно… Особенно было хорошо, когда камера опускалась и свеча проглядывала насквозь через сферу с водой, – камера делала очень странное движение – она опускалась… нет, она поднималась снизу вверх, то есть возникал обратный оптический эффект…

Панфилов. Все ясно!

Тарковский. Оптический эффект остался, но появилась банка, стоящая в пространстве, круглая банка с водой. То есть оказалась видимой в кадре часть, которая не должна быть видимой, – значит, разрушилась атмосфера, в кадре появилось слишком много буквального – понимаешь? Неправильная крупность! И третья фаза не получилась, хотя были отрепетированы и синхронизированы движение камеры, ритм самого движения и световые эффекты. Но световых эффектов было очень много, и все развалилось до такой степени, как у меня еще не было в жизни…

Панфилов. Еще бы! Крупность! Она может либо собрать кадр, либо его разрушить…