— Если поймают, конечно, придется умереть,— осклабился дегенерат.— Но придется умирать все равно. А при наличии денежек поймают не так скоро, и смерть будет легче, если перед нею сможешь вспомнить всякие удовольствия, которые можно получить в тавернах...
— Хорошая мысль,— процедил молчавший до сих пор крупный негр.
Все сидящие за столом примолкли. Они обдумывали услышанное.
— Новый цезарь должен заплатить выкуп за невесту,— промолвил юноша-вор.— Я провожу вас в дом Фавании. Уверяю вас, мне откроют дверь, так как они явно не знают, что я в тюрьме. Мне только нужен будет объемистый сверток. Я скажу, что принес из отцовской лавки образцы товаров. А когда Фавания спустится в сад посмотреть на ткани и украшения, вы схватите ее и утащите через стену. Только за эту услугу я хочу половину выкупа.
— Не будь глупее, чем ты есть!
— Мы поделим выкуп между всеми поровну.
На этом шайка и порешила. Все деятельно принялись мастерить правдоподобный сверток, будто бы принесенный из галантерейной лавки.
Весь день пылило по дороге войско Тарзана. Ранним вечером Кассиус Аста и Квинт Металлиус приняли на себя командование штурмом городских стен. Пока легионеры ухая настраивали тяжелые механизмы, чтобы долбить вековую кладку, Эрих фон Харбен и Маллиус Лепус тихонько совещались н заброшенном доме рядом с Колизеем. Им необходимо было выработать план дальней игах действий.
По мнению Лепуса, лучше было бы спокойно дождаться полуночи, а уж потом попытаться выйти из убежища.
— Ты не учитываешь, что по ночам на улицах города дежурят патрули. А в такое время, как сейчас, когда убит цезарь и на престол вступил ненавистный народу Сульфус Фупус, дозор наверняка усилен,— доказывал другу Эрих фон Харбен.
— Да ну,— не сдавался Маллиус Лепус.— Патрули редко дежурят на пустынном бульваре в патрицианских кварталах. Ночью мы спокойно проберемся в дом дядюшки Септимуса. Там нас покормят и спрячут хорошенько.
— Может, это и неразумно — покидать такое уютное убежище,— сказал Эрих фон Харбен,— но ожидание наводит на меня тоску, тем более что я просто умираю от голода и жажды. Кроме того, мне не дает покоя судьба Фавании. Теперь, когда волею случая Фупус стал императором, ее ждет масса неприятностей.
— Но не сегодняшней ночью, друг мой,— возразил Лепус.— Фупус наверняка занят массой дел. Похороны Валидуса Августа, поимка беглецов, собственная коронация, приведение к присяге легионеров, да мало ли что еще. Ему придется обождать с женитьбой. Я гарантирую Фавании пару свободных дней.
Пока они так беседовали, на Каструм Маре опускался вечер. Юноша-вор, обремененный тяжелым свертком, постучался в дверь дома Септимуса Фавания. В тени садовых деревьев уже притаились темные тени. Раб с лампой в руке вышел к двери и, приоткрыв ее слегка, через внутреннюю решетку осведомился, кто пришел и зачем.
— Я сын Теберикса-лавочника,— сказал юноша.— Принес образцы новых тканей для хозяйской дочки. Скажи, пусть спустится в сад посмотреть.
Раб колебался:
— Госпоже сейчас не до покупок...
— Но ты помнишь меня,— настаивал юноша.— Я уже приходил в ваш дом, и прекрасная Фавания всегда что-нибудь покупала.
Раб поднял лампу и внимательно вгляделся в лицо юноши.
— Да,— ответил он.— Я тебя помню. Пойду, спрошу молодую хозяйку, захочет ли она посмотреть твой товар. Подожди.
— В этом свертке очень дорогие ткани,— сказал юноша.— А на дворе темнеет. На меня могут напасть воры. Ты не слышал, они сегодня сбежали из тюрьмы. Пусти меня лучше в сад. Там я и мой товар будем в безопасности.
— Хорошо,— согласился раб.— Идем.
Он отворил дверь, и юноша проскользнул за ним в прихожую, а затем в сад.
Когда раб ушел наверх звать госпожу, юноша откинул засов от наружной калитки, оставив ее просто прикрытой.
Темные фигуры зашевелились за стволами деревьев. Юноша предостерегающе поднял руку — тени затаились.
Возвратился раб.
— Дочь Септимуса Фавания не припоминает, чтобы она заказывала товар в лавке Теберикса. Госпожа велела передать, что ей сегодня не хочется рассматривать ткани. Уноси обратно свой сверток и передай отцу, что если госпожа захочет сделать покупку, она сама навестит его лавку.
Это было вовсе не то, чего ожидал незадачливый сын Теберикса. Он лихорадочно принялся искать выход из создавшегося положения. Раб подумал, что малый ленив и глуп — так медленно доходит до него смысл сказанного.
— Иди же,— подтолкнул его раб к дверям.— Тебе пора.
Он уже взялся рукой за щеколду и хотел распахнуть двери перед юношей, как тот окликнул его:
— Погоди! Это еще не все,— юноша перешел на шепот.— У меня есть записка. Я должен ее отдать твоей госпоже. Никому нельзя говорить об этом. Ткани — только предлог.
— Какая записка? Кто написал ее? Давай сюда,— сказал раб подозрительно.
— Никак нельзя. Нужно отдать в собственные руки твоей госпоже. Ты знаешь, сегодня из Колизея сбежали заключенные,— юноша испуганно озирался по сторонам.
Раб заколебался.
— Позови госпожу,— настаивал юноша.— Скажи ей, пусть спустится в сад. Будет лучше, если она выйдет незамеченной, не хотелось бы, чтобы кто-нибудь из домашних застиг нас.