Таврида: земной Элизий

Майор Чернышёв был человеком в своем роде примечательным и заставил о себе говорить весь Крым. Он считал себя подлинным хозяином этой земли, потому что был участником Крымской войны и получил ранение. Явившись в плодородную Ай-Тодорскую долину, майор выбрал несколько участков с хорошими садами и объявил их своими. Не только татары, но даже капитан-исправник, судьи и сам председатель не могли выбить майора из занятых им позиций. Он возводил вокруг «своих» земель нечто вроде крепостей и действовал оружием против неприятеля. Нельзя сказать, что он довольствовался малым. Прикинувшись другом татар, майор охотно давал им деньги, дарил им старые пистолеты и порох, который уже нельзя было употреблять, уводил у одних и передавал другим скот. В порядке возмещения долгов отбирал он у этих людей лучшие их участки, сады, луга и объявлял их своими. Неведомыми никому способами составлял он купчие крепости и говорил о каких-то царских указах, которые будто бы у него хранились. К несчастью академика Палласа, земли его в Шулях, пожалованные ему императрицей, примыкали к землям майора Чернышёва (т. е. к участкам, которые успел он захватить). Майор уверял, ссылаясь на таинственный указ, что Шули принадлежат ему и что «десятина», которую собирает Паллас, незаконна. Четырнадцать лет Паллас находился в осаде. Шули были со всех сторон блокированы неприятелем, и всюду происходили стычки. Майор был всегда настороже. Чуть свет являлся он на участках почтенного академика в полной боевой готовности и отбивал с успехом возы сена, дрова, а иногда и снедь, которую везли академику из окрестных сёл. Он запрещал порубки в лесах Палласа и останавливал пахарей, бороздящих его землю. Когда его вызывали в суд, он сказывался больным. Вслед за этим он писал на Палласа пасквильные доносы. Главным козырем майора была спорность земель, подаренных Екатериной Палласу. Часть этих земель действительно принадлежала татарам (а не майору Чернышёву), но майор надеялся отбить их для себя.

Комиссия долго разбирала это дело, но земли так и остались спорными. Отчаявшись в дарственных землях, Паллас купил себе недалеко от Симферополя леваду и сад близ селения Калмукары; здесь надеялся он доживать свои дни в трудах и тишине. Однако не успел он поселиться в новой усадьбе, как явился к судье Сумарокову с низкими поклонами ехиднейший Садык-Кадий-эфенди и заявил, что левада близ Калмукары принадлежала его прадедам и была присвоена и неправильно продана Палласу надворным советником Гохфельдом. Тут и всё общество калмукарское заявило права свои на эту землю.

Лопухин писал царю, докладывая о крымских делах: «Главная цель представлений моих исполнена утверждением для тамошних помещиков права собственности, которое решениями по прежним правилам совершенно поколебалось». По-видимому, Лопухин запутался в противоречиях, им же самим укореняемых, и принялся отказываться от своих обязанностей.

Несоответствия меж прелестями «эдема» и населяющими его грешниками, видимо, так огорчали судью, что и он стал непрерывно писать прошения в презираемую им столицу о дозволении «явиться по особым обстоятельствам». Наконец ему позволили вернуться, и судья покинул «волшебный край» для сурового «царства Борея».

Открытие южного берега

В конце XVIII века, когда русские люди явились на побережье, оно уже было диким, запущенным, малолюдным. Таким видел его Кутузов, когда уничтожал турецкий десант в Алуште, таким видели его герои защиты Ялты 1776 года.

После манифеста 1783 года, когда началось устройство Крыма, находившегося в самом жалком состоянии по части хозяйства и путей сообщения, устройство южного побережья явилось одной из сложнейших задач.

Переселение христиан в Новороссию, оказавшееся верным средством хозяйственного обессиливания ханства, окончательно опустошило южный берег.

После 1776 года татары заняли христианские южнобережные селения, надеясь на готовенькое. Но поначалу они не знали даже, как взяться за эту плодоносную, но трудную землю. Они стали сеять на ней свое просо и гонять стада в горы. За короткий срок они загубили много садов, потому что не умели хранить горные воды.

Еще в первую четверть XIX века своеобразное арнаутское землевладение, учрежденное Потёмкиным, продолжало существовать на побережье.

В 10-е – 20-е годы начальником греческого батальона был пелопоннесский грек полковник Ревелиотис. Этот Ревелиотис жил в Балаклаве, где его маленький домик был наполнен многочисленной семьей. Его жена и дети оказывали услуги приезжим, и путешественники приходили в восторг от патриархальности нравов, когда сам Ревелиотис, по древнегреческому обычаю, закладывал в огонь целого козленка.

В доме Ревелиотиса не было видно следов особой знатности или богатства. Вместе с тем, он был владельцем многочисленных земель в Форосе, Мухалатке, Кикенеизе, Симеизе. Ему принадлежали Ореанда, Ливадия и бо́льшая часть Алупки. Ревелиотис не успевал обрабатывать свои громадные владения, но, несомненно, он получал с них немалый доход.