Таврида: земной Элизий

Воронцов писал Киселёву, что необходимо «отделить совершенно дворовых от крепостных крестьян, записывать их особо и определить законом, что из дворовых можно делать крестьян, но никогда не делать из крестьян ни одного дворового… В самое короткое время наши помещики увидели бы, что они только выиграли бы от такого закона… Прислуга была бы лучше, и не только сами владельцы, но и страна сделалась бы богаче, потому что было бы больше рук для земледелия и промышленности и население распределилось бы сообразно общим интересам по качеству и количеству земли».

Сам Воронцов, имея огромное количество крепостных в разных губерниях, не без выгоды для себя перевел их с барщины на оброк и пользовался только наемными рабочими и слугами. Однако в Крыму с наймом рабочих дело обстояло сложнее.

Воронцов пытался разрешить крестьянский вопрос в наместничестве и не мог выйти из круга, заколдованного еще во времена комитета «О устроении». Ему пришлось применить беззаконные способы Потёмкина, для того чтобы иметь рабочих в своих поместьях. От всех остальных он требовал соблюдения законов. Устраивая землевладения (а не земледельцев и даже не землевладельцев, которым оставалось действовать по произволу), Воронцов вынужден был вмешаться в дела татарские.

В 1825 году он критиковал «Проект положения для татар поселян Таврической губернии».

В основном замечания сводились к тому, чтобы за татарами упрочились их привилегии, данные им еще в 1786 году: свобода перемещения, свободные условия труда на помещичьей земле и т. п. Но, поддерживая эти привилегии, Воронцов решительно противился исключительному праву татар на покупку земель, вклинивающихся в их разбросанные участки. Раскрывая свою мысль, Воронцов писал: «Я весьма далек от того, чтобы желать изгнания или принуждения переселения сего народа, но не могу не сказать ‹…› что правительство должно заботиться о водворении в Крыму людей промышленных и трудолюбивых и, следовательно, не должно заграждать им путь в приобретении у татар земель. Чересполосное владение, которое в сем случае одно только угрожает, при всех предохранительных мерах со стороны правительства не может быть устранено от участков садовых, рассеянных по нагорной части Крыма и до того раздробленных, что иногда не только один сад, но одно большое дерево имеет несколько владельцев из разных званий, разных селений и городов. И так оставить богатства сии единственно в руках татар для избежания чересполосного владения[78], по местному положению неизбежного, значит осудить Крым на вечное запустение». Нельзя было яснее выразить мысль о хозяйственной роли татар в Крыму.

Воронцов отлично понимал, что вопрос о татарах в Крыму не только хозяйственный, но и политический. Он знал, что за внешним доброжелательством к русским кроются темные интриги турецких агентов и что духовенство и знать непрестанно будоражат татарский народ. Надо было ослабить это влияние. Вот почему Воронцов оспаривал пункт «Проекта», гласивший, что «сельская расправа не иначе может исполняться как посредством мулл и сельских старост» и что «заведование сельской полицией должно принадлежать помещику». Воронцов утверждал, что в Крыму «это будет источником злоупотреблений, так как мурзы самовластно управляют живущими у них татарами и притесняют их». Магометанский закон запрещает татарам жаловаться христианам, и поэтому татары оказываются как бы беззащитными.

На самом деле, конечно, дело было не в тех несправедливостях, которые чинили мурзы, а в той власти, которую они имели и которой пользовались для своих политических интриг. Воронцов стремился уничтожить это влияние, предоставив власть русской администрации и русскому земству.

При всём этом Воронцов считался покровителем магометан. Он достиг популярности у татар маленькими подачками. Стоило ему, например, принять сторону татарина в каком-нибудь земельном споре, как его чиновники кричали: «Воронцов – друг татарского народа», и молва об этом шла по Крыму. Разумеется, под народом надо было понимать имущих и влиятельных татар, а не голытьбу. Однажды Воронцов даже пошел против своего родственника генерала Раевского, чтобы отстоять земли одного муллы (хатиба). Правда, заметим в скобках, Воронцов недолюбливал этого своего родственника, друга Пушкина, и не хотел его водворения в Крыму.