Читаем Таврида: земной Элизий полностью

Таврида: земной Элизий

Во всё время пребывания Стемпковского в Керчи, особенно же после того как стал он градоначальником, велись планомерные раскопки, которые уже не были любительскими и никому не давали доходов. Согласно плану своему, начал Стемпковский исследование керченских курганов. Первый из них, Куль-Обский курган, дал богатейшие результаты. Знаменитая Куль-Обская ваза познакомила науку с характером и обликом скифов, древнейшего населения полуострова. С этой находкой связано имя Стемпковского.

Раскопки и исследования только начинались, а слабые силы Стемпковского иссякали. Административные заботы о Керчи, которым посвящал он немало времени, окончательно подкосили его здоровье.

Он умер сорока трех лет, в разгар своих научных замыслов и трудов. Его похоронили на Митридатовой горе.

Воображенью край священный

Еще во времена путей «из варяг в греки» народ русский нес из сурожских земель в земли северные весть о тихом синем море, о грозном, бурливом черном море, о славном полуострове и его чудесах. Не там ли, в тридесятом царстве, во владениях Черномора, в райских садах горело перо жар-птицы, рос аленький цветочек и зрело золотое яблоко?

Земной Элизий

Поистине Крым есть частичка рая.

П.И. Сумароков

Лазурь небес и тень…

А.С. Пушкин

i

Тот, кто читал сатиру Батюшкова «Видение на берегах Леты», помнит Бибруса, утонувшего бесславно в этой реке забвения. Но оказалось, что Батюшков был чрезмерно суров своим приговором многочисленным творениям капитана Боброва, «шишковиста» и «словеноросса». Одно его произведение было очень снисходительно оценено Жуковским и не без удовольствия и пользы прочитано Пушкиным. Жуковский говаривал: «В этом хаосе встречаются блестки». Речь шла о «Тавриде, или Летнем дне в Херсонесе», лирико-эпическом песнотворении, сочиненном капитаном Семеном Бобровым.

Читателю надо запастись терпением, чтобы добраться до последней песни поэмы, не запутавшись в нагромождениях красот, в тяжеловыспренних стихах и невозможных дорогах, по которым ведет поэт своего читателя (маршруты капитана Боброва по Тавриде поистине удивительны: с Чатырдага спускается он прямо в «Ялтовскую долину», оттуда видит «Парфенитский мыс», т. е. Аю-Даг, и далее в том же роде).

Однако терпеливый читатель получит удовольствие от некоторых живописных описаний, которые Жуковский назвал «блестками». Одной из «блесток» является живописное сравнение нашествия «моголов» (татар) с извергшейся лавой.

Под огненным потоком лавы – всё застыло, всё умерло.

Бледная магометанская луна осеняла несколько столетий оцепеневшую Тавриду. «Турецкие янычары» покрыли «тенью бунчуков и долы и хребты сии».

Но вот явились русские, и Таврида пробуждается от мертвящего сна:

Прекрасный! – славный полуостров!С какой ты славою воссталТеперь из утренних сумраков?

Для описаний природы Бобров расточил свое поэтическое воображение и не пожалел «красок пестроты», состязаясь в смелой, натуральной живописи с самим Державиным.

Семен Бобров воспевает великолепную Тавриду Потёмкина, тот самый «эдем», который показывал светлейший «шествующей» императрице.

Боброва вдохновляет прекрасное изобилие таврических долин:

Где жирные бразды, согретыСозвездием благопоспешным…

Чего только не «производят» берега «темноводного» Карасу, «шумливой» Качи и Альмы:

То шелковицы, наклоненныОт полных кровоточных гроздов,То с желто-цветными плодамиИзящны сливы, сочны грушиИ красноцветные гранаты,‹…›То тучны лозы виноградаС багроточивыми кистями.

Богаты таврические нивы и леса, богаты морские пучины:

Там рыбы ханские, пеструшки,При свете звезд или луныВыставливают в быстром ходеИз зыби черно-пеги бедра,Или султански рыбы тучны,Которых вес в роскошном РимеРавняясь с весом серебра,Пурпуровой блистают кожейСквозь чешую свою прозрачну…

Таврида – страна великолепного изобилия. Всё в ней грандиозно, пышно, богато. Такой должна она представляться читателю Боброва. Если бахчисарайские голые скалы кажутся поэту недостаточно великолепными, он покрывает их «разнотою древ», горные ручейки превращает он в «ужасну сребрену стремнину», а несуществующие «остроконечные главы» Яйлы возносит в «область облаков» – всё это, впрочем, не мешает натуральности, даже некоторой жизненной грубости лучших живописных «блесток» песнотворения Боброва.