Таврида: земной Элизий

Можно с уверенностью сказать, что поразил и пленил его дух вольности, которым пахнуло на него сразу же, как увидел он и лихую скачку, и чуприны, и полный собственного достоинства облик и уклад казачий. И именно потому, что речь шла о духе, а не внешних проявлениях, не стал он описывать брату этих сильнейших впечатлений. «Теперь тебе не скажу об них ни слова». Тамань в этом отношении была особенно интересна. Она представляла собой не только один из куреней «Черноморской Сечи», о ней шла особая слава: это было место, куда стекались беглые из множества мест крепостнической Российской империи. Недаром Александру I пришлось издать особый указ, в связи с делами, которые творились на полуострове. Царь писал: «Многие доходили жалобы, что на Тамани приемлются и скрываются беглые со всех мест стекающиеся и что посылаются оттоль нередко казаки подговаривать людей к ним переселяться»[106]. Несколько причин объясняли тягу беглых именно к Тамани. Главной являлась негласная защита беглых от требующих их возврата помещиков во имя заселения и обработки земель Новороссии и Крыма, где особенно не хватало рабочих рук. Уклад Черноморского коша, имевшего на Тамани свой курень, позволял беглым любой губернии войти в казачий крут, который сам собой освобождал от крепостной зависимости ценой дозорной службы. На Тамани ли заводил беглый свое хозяйство, или переправлялся через пролив и оседал в Крыму, он был вольным казаком под защитой кошевого атамана и числился бывшим запорожцем, если даже и говорил на каком-нибудь вологодском или псковском диалекте. Таманский курень имел особую привлекательность для беглых, ищущих защиты «Черноморской Сечи» (так беглые именовали Черноморский кош). Сюда, на Тамань, пути со всех сторон были открыты, а землепашцы и воины в особой цене.

Керчь

Вечер 15 августа, утро 16 августа

Море утихло, к утру 15 августа подул тихий, береговой ветер с мелкой зыбью. Попутного ветра всё-таки не было, и генерал Раевский утром переправиться не решился: по-видимому, он и его спутники отбыли из Тамани около полудня, т. к. вечером (в восемь часов) Гераков уже виделся с ними в Керчи. При благоприятном ветре парусные суда пересекали пролив за два с половиной часа, а при «самомалейшем», какой был в этот день, потребовалось на переправу восемь часов. «Несносный штиль досаждал», – пишет Гераков, называя море «страшной жидкостью» и сознавшись при этом, что ему два раза было дурно, хотя и служил он прежде во флоте. Переправа через залив совершалась на канонерской одномачтовой лодке, именуемой лансон. На нее, как на плот, грузились экипажи с пассажирами, верховые лошади и т. п. Пушкин коротко написал об этой переправе: «Из Азии перехали в Европу на корабле».

Пушкин увидел Керчь с ее подковообразной бухтой еще с корабля; город поднимался к горному хребту, к вершине, именующейся горой Митридата. Земля боспорская, подобно фанагорийской, была серо-розовая, голая, с кое-где зеленеющими куполами деревьев.

В гавани стояли несколько галиотов и перевернутое для починки «огромное военное судно». Начальник флотилии и несколько морских офицеров приветствовали генерала Раевского, на причале для переправы через пролив, с виду походившем на рыболовецкую пристань. Всюду на берегу лежали и висели сети, пахло рыбой и смолой. Автор «Путешествия по Тавриде в 1820 году» И.М. Муравьёв-Апостол с пафосом пишет, что «корабельная пристань, некогда оживленная торговлею ионийцев или шумом оружия стекавшихся сюда данников и союзников Митридатовых, стоит теперь пустая; и столица некогда блестящая царей Воспорских превращена в жилище немногих бедных промышленников и лавочников… Две небольшие башни означают место, где были ворота городские при генуэзцах. От них длинная, бедная улица ведет в настоящую крепость». Здесь Муравьёв несколько принижает Керчь 1820 года. По данным Геракова, видимо полученным от «отцов города», в Керчи, было в то время «около четырех тысяч жителей», обитающих в домиках, разбросанных по отрогам Митридата.

Крепостные башни были на самом берегу, остатки старых стен вели к северному выходу из города. Генералу Раевскому, по-видимому, так же как в Тамани, отвели помещение в доме коменданта крепости, т. е. в доме, который был на самом берегу. Здесь путники провели ночь и на другой день не позднее десяти часов утра отправились лошадьми в Феодосию. Таким образом, у Пушкина на осмотр боспорских памятников было не больше двух часов вечерних 15 августа и раннее утро 16 августа, если не считать Золотого кургана, который был на пути в Феодосию.

Ко времени приезда Пушкина, в Керчи-Пантикапее, так же как и в Тамани-Фанагории, уже не валялись на поверхности мраморные античные львы, надгробные стелы и статуи, как это было во времена известного крымского судьи П. Сумарокова, который щедро описал всю эту роскошь в своих «Досугах», бесценном источнике разнообразных исторических, археологических и этнографических сведений.