Таврида: земной Элизий

Генералу Раевскому был предоставлен военный парусный бриг. В Черноморской флотилии их было два: «Андромеда» и «Мингрелия».

Ветра не было, и бриг двигался легким береговым бризом, держась берега, огибая бухты и пути ему было не менее 150 километров. Пушкин пишет, что в Гурзуф он прибыл на рассвете, – из этого можно заключить, что из Феодосии отплыли накануне утром, не позднее семи часов утра[128]. 18 августа бриг шел вдоль берегов восточного Крыма: обогнул мыс Кыит-Атлама[129], Карадаг и к Судакским скалам подошел уже в сумерки.

У нас есть свидетельство самого Пушкина, что судно шло очень близко к берегу, а что он, Пушкин, следил за извилистой линией берега чрезвычайно внимательно. Сохранился рисунок Пушкина, изображающий так называемые Золотые ворота Карадага. Этот рисунок сделан в октябре 1823 года близ наброска XLVI строфы первой главы Евгения Онегина:

Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей;
Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней…

Ночь была теплая, и, как всегда это бывает к ночи, подул ветерок, позволивший бригу уйти дальше в море, где-нибудь в виду Судакских гор, Чикенкая или Чабанкале (между селениями Капсихор и Ускут). Пушкин пишет: «Всю ночь не спал; луны не было; звезды блистали; передо мной в тумане тянулись полуденные горы»[130]. «Ночью на корабле написал я элегию», – сообщал он брату, посылая ему эту элегию:

Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман,
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Я вижу берег отдаленный,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я…

Морское пространство отныне для Пушкина олицетворяло свободу, стремление вдаль, к новому и светлому.

С элегии «Погасло дневное светило…» начинался романтизм Пушкина, элегией «Прощай, свободная стихия…», написанной в начале северной ссылки, он завершался. Разгон морских волн, его спокойная гладь и бушующие валы, его рокот были сильнейшим, всепоглощающим впечатлением Юга. Значение его для южного периода творчества Пушкина значительнее, чем чтение Байрона, встречи с «демоническим» Александром Раевским и прототипами героинь «Кавказского пленника», или «Бахчисарайского фонтана». Тема революций отныне неразделима для Пушкина с «волнующимся океаном».

«Бриг шел в отдалении от берега, в тумане тянулись полуденные горы… “Вот Четырдаг”, – сказал мне капитан. Я не различил его, да и не любопытствовал. Перед рассветом я заснул».

Мимо Алушты, значит, бриг шел еще ночью. Вероятно, Пушкин проснулся, – или его разбудили, – с рассветом не у самого Гурзуфа, а раньше, может быть, между Карасаном и Партенитом, у скал Аю-Дага. Места эти более всего укладываются в описание, которое Пушкин впоследствии сделал в «Путешествии Онегина»:

Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас видишь с корабля
При свете утренней Киприды,
Как вас впервой увидел я;
Вы мне предстали в блеске брачном:
На небе синем и прозрачном
Сияли груды ваших гор,
Долин, деревьев, сел узор
Разостлан был передо мною…

Груды скал и камней, торчащих в море около Карасана, партенитский мыс и, наконец, неглубокие бухточки и оторвавшиеся груды утесов Аю-Дага в этих местах удивительно контрастируют с мягкими свободными линиями склонов и долин. «Узор» селений, означенный светлой, мерцающей зеленью тополей, тянулся по береговым долинам (Партенит, Кучук-Ламбат) и по вершинам мягких склонов, где теперь проходит шоссе Ялта – Симферополь. Кое-где по склонам мелькали усадебные постройки среди темной листвы молодых парков.

Склоны, как и теперь, были зелены, несмотря на конец лета, в утренней дымке тумана они казались омытыми, влажными, несмотря на уже палящие лучи утреннего солнца.

Обогнув Аю-Даг, бриг пошел к Гурзуфу, держа курс на две скалы, торчащие в море.

Гурзуф

19 августа – 4 сентября

На рассвете 19 августа Пушкин увидел с корабля «картину пленительную: разноцветные горы сияли ‹…› и кругом это синее чистое небо и светлое море, и блеск, и воздух полуденный».

Две скалы прорезают морскую гладь почти на середине гурзуфского залива. Ими и замыкающим залив с востока «огромным Аю-Дагом, горой, разлегшейся в море», означен Гурзуф. От артековского берега гурзуфский отделен крутою скалой, увенчанной руинами средневековой крепости. Под нею – хаос камней. Здесь еще с незапамятных времен был причал. Но большие суда останавливались на рейде.