Дошло дело до того, что он позволил изобразить себя масляными красками на полотне, что привело в негодование всех правоверных, так как это запрещено Кораном.
Таким образом, Шагин в какие-нибудь несколько месяцев сокрушил вековые устои ханства, и о нем заговорили.
Но в самый разгар всех этих нововведений хана начали вдруг одолевать серьезные неприятности.
Первой помехой было неожиданное и оскорбительное для Шагин-Гирея переселение всех христиан из подвластных ему земель в русские области.
Несмотря на то что дела ханства шли как нельзя хуже и оно могло существовать только военной добычей или турецкими подачками, было сделано так, что хозяйственная несостоятельность Крымского ханства обнаружилась с ясностью, подобной дневному свету.
Это сделали при помощи переселения христианских тружеников на другие земли.
В июне 1778 года Суворов получил распоряжение Румянцева о переселении христиан в приазовские степи. Фельдмаршал при этом подчеркивал, что идея переселения ему не принадлежит: «Христиан, пожелавших в Азовскую губернию, отправляйте сходственно предписанию князя Григ. Алекс. Потёмкина».
Поручение было для Суворова неприятное. Явилось много забот о снабжении, лошадях, фураже. Надо было улаживать отношения с ханом и «глотать купоросные пилюли фельдмаршала».
Однако Суворов действовал с обычной быстротой.
Уже в сентябре переселение было закончено. Опустели Марианополь (греческая слобода около Бахчисарая), прибрежные села, Гурзуф, Ялта и многие другие места Крыма.
Осень стояла в тот год небывалая, уже в сентябре начались заморозки, неубранные фрукты и виноград валились на обмерзшую землю. Татары в недоумении бродили по опустевшим базарам: цены вздулись, многие товары исчезли.
В Бахчисарае и Карасубазаре, где торговая жизнь била ключом, вдруг наступила зловещая тишина.
Что мог сделать в Крыму предприимчивый хан без помощи райев? Его строители, его купцы, его корабельщики – все были райи. К тому же Суворов запрещал хану брать на службу русских архитекторов и инженеров из тех, кто приезжал в Крым. Хан был раздосадован и возмущен до крайности. Он не понимал цели переселения и во всем винил Суворова.
«Изнуряемый гневливостью» хан покинул Бахчисарай и расположился лагерем в степи. Оттуда прислал он к Суворову депутатов с требованием отмены распоряжения и даже делал темные намеки на неприятные для русских последствия. Хан собирался покинуть полуостров и из Кубани проникнуть в Персию. Его поведение было вызывающим, и можно было думать, что он уже не вернется к власти. Однако он вернулся в свои дворцы (желание властвовать было у него неодолимым). Нелюбимый своим народом, одинокий среди татарской знати, он заперся в своем новеньком кабинете европейского образца и предался размышлениям.
Мысли его были в кубанских степях. Кавказ с его многочисленными горскими племенами манил воображение хана.
В это время над ханом разразилась беда, которая для него была еще чувствительнее, чем переселение христиан.
Не питая больше надежд на серьезное вмешательство в крымские дела, турецкие политики занимались тем, что перечитывали до дыр (так именно выразился турецкий историк) условия Кучук-Кайнарджийского договора и каждый раз находили в подписанных ими пунктах новые несообразности. Это навело их на мысль о том, что кое-какие положения договора можно изменить путем уточнения. Записав свои соображения, политики вынесли скрижали на усмотрение русских дипломатов.
Мирные отношения с Властительной Портой в эту пору были очень желательны, и 10 марта 1779 года обе стороны подписали соглашение, именуемое Айналы-Кавакской конвенцией.
В соглашении содержалось несколько уступок, нечувствительных для России, зато сильно подбодривших сторонников мирной политики в Турции.
Одна из этих уступок выражалась в передаче туркам закубанских или так называемых очаковских земель. Тем самым Буджакская орда как бы выходила из повиновения хана, хотя и значилась в его титуле.
Другая уступка состояла в том, что была брошена кость магометанским фанатикам; крымские ханы по прежнему обычаю должны были испрашивать благословения у падишаха, который для магометан являлся заместителем пророка на земле.
Обе эти уступки повергли Шагин-Гирея в величайшее уныние и беспокойство. Дело в том, что именно в Буджакской орде и закубанских землях видел он путь к достижению задуманного. И чем больше боялся хан за свою власть на полуострове, тем надежнее казался ему Кавказ в качестве опоры.
Затаив злобу, хан начал заниматься тайными переговорами и оказывать явное покровительство людям, которые могли быть ему полезны для сношений с Блистательной Портой по поводу земель, лежащих между Днестром и Бугом.
Уступка, касаемая благословения халифа, тоже не нравилась Шагин-Гирею. Разве он не был свободен от этих предрассудков и не считал себя ничуть не ниже падишаха?