Таврида: земной Элизий

Русское командование потребовало от хана выдачи приговоренных к казни Гиреев (братьев и племянников хана), а Потёмкин предупреждал, что «если б хан поступил на казнь означенных князей крови его, то сие долженствует служить поводом к совершенному отъятию высочайшего покровительства от сего владетеля и сигналом ко спасению Крыма от дальнейших мучительств и утеснений». Благоразумие требовало удаления из Стамбула крымских фанатиков и прекращения необъявленной войны. Великая Дверь должна наглухо закрыться для тех, кто хочет войны, так говорили в Стамбуле, полагая, что татарину надо запретить переступать Порог Счастья, если Бахчисарай не хочет мирной жизни. Что касается Шагин-Гирея, которого именовали не иначе как летуном, то о нем больше не хотели знать в Стамбуле.

Потёмкину было известно непостоянство Блистательной Порты.

Тем больше он видел оснований торопиться.

Шагин-Гирею можно было пообещать трон персидского шаха и подыскать для него в российских губерниях городишко подальше от южных границ.

«Крым положением своим разрывает наши границы, – писал Потёмкин Екатерине, требуя от нее решительных действий. – Нужна ли осторожность с турками по Бугу или со стороны кубанской – во всех сих случаях и Крым на руках. Тут ясно видно, для чего хан нынешний туркам неприятен: для того, что он не допустит их через Крым входить к нам, так сказать, в сердце. Положите теперь, что Крым ваш и что нет уже сей бородавки на носу, – вот вдруг положение границ прекрасное: по Бугу турки граничат с нами прямо сами, а не под именем других. Всякий их шаг виден. Со стороны кубанской сверх частых крепостей, снабженных войсками, многочисленное войско донское всегда тут готово. Доверенность жителей в Новороссийской губернии будет тогда несумнительна, мореплавание по Черному морю свободное, а то извольте рассудить, что кораблям нашим и выходить трудно, а входить еще труднее. Еще вдобавок избавимся от трудного содержания крепостей, кои теперь в Крыму на отдаленных пунктах. Всемилостивейшая государыня! Неограниченное мое к вам усердие заставляет меня говорить: презирайте зависть, которая вам препятствовать не в силах… Приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить вас не может, а только покой доставит… С Крымом достанется и господство в Черном море… Хану пожалуйте в Персии, что хотите, – он будет рад. Вам он Крым поднесет нынешнюю зиму, и жители охотно принесут о сем просьбу. Сколько славно приобретение, столько вам будет стыда и укоризны от потомства, которое при каждых хлопотах так скажет: вот она могла, да не хотела или упустила».

Так решительно изъяснял Потёмкин вопрос о Крыме.

Из записки видно, что Екатерина, весьма чувствительная к мнениям просвещенных европейцев, находилась в нерешимости.

Английский посол в Петербурге Джеймс Гаррис зорко приглядывался ко всем движениям Екатерины и доносил в Лондон о том, что Потёмкин «не жалел усилий для того, чтобы возбудить честолюбие Екатерины, называл ее колебания робостью», между тем как она «не решила вопроса, сохранить ли ей весь Крым, и расположена удовлетвориться обладанием заливом и его окрестностями» (т. е. Керчью и Ени-Кале).

Европейские дипломаты заговорили хором о насилии, о правах народов, о благодеянии России, освободившей Крым от турецкой зависимости (что не мешало тем же дипломатам поддерживать Турцию в ее притязаниях на Бахчисарай). За всеми этими фразами скрывалось лишь беспокойство правителей и кабинетов о Черноморском бассейне, столь соблазнительном для европейской торговли и промышленности.

Присоединение Крыма к России сокрушало замыслы о господстве английского торгового флота. Турцию хотели усилить и тем самым влиять на нее, управлять ею, а она начинала разваливаться. Это не входило в планы западной дипломатии. Присоединение Крыма казалось тем опаснее, что оно было частью «царьградского» плана. Потёмкин считал возрождение христианского Константинополя (Царьграда) делом, завещанным праотцами. Мало того, возрождение Византии по этому «царьградскому» или «греческому» проекту возможно было только при том условии, что Россия возьмет на себя верховную власть и ее ставленник займет константинопольский трон. Екатерина уже готовила этого ставленника в своем внуке Константине.

Вскоре «греческий» проект был оставлен как фантастический, но в канун присоединения Крыма замыслы Потёмкина еще казались реальными. Ведь такой же по своей грандиозности проект увлекал в то время и некоторых политиков Англии. Только, по их планам, Стамбул должен был превратиться в город «зон» разных европейских влияний.