Таврида: земной Элизий

Потёмкин был раздражен нерешительностью Екатерины и ее женским вниманием к пересудам и угрозам. Он ходил хмурый и по своему обыкновению (замеченному всеми дипломатами) грыз ногти. Наконец он прямо заявил Екатерине, что она не смотрит вперед и не оглядывается назад, а управляется минутным настроением. «Я уеду в деревню и никогда больше не появлюсь при дворе!» – заявлял Потёмкин, раздраженный долгими уговорами. Весь 1782 год прошел в том, что Потёмкин убеждал Екатерину, которая то предлагала ему немедленно выехать для решительных действий, то удерживала его. В августе один из ближайших к Румянцеву людей писал ему, что 1 сентября Потёмкин поедет в Херсон и до Перекопа, чтобы «собою всё осмотреть», но вскоре извещал, что «поход херсонский ‹…› отложен до будущего года».

Летом 1782 года Потёмкин сформировал шесть корпусов на пространстве от Молдавии до Кавказа. Кубанский корпус он поручил Суворову, Крымским хотел командовать сам.

Невозможно было думать о спокойствии в Крыму, пока орды, вооруженные и привыкшие к воинской поживе и разбою, кочевали в степях близ Перекопа и у Кубани.

Суворову надлежало окружить Ногайскую орду, установив при этом дружелюбные отношения с нею. Казачьи отряды рвались «поучить» ногайцев, этих вековых обидчиков и разорителей донских и кубанских казачьих селений, но корпусу Суворова велено было лишь преграждать им путь в горы и к морю. Суворов должен был уговаривать ногайцев переменить кочевье, действуя лаской и подарками. Часть орды действительно двинулась к уральским степям. Но большинство ногайцев не хотели покинуть южные пределы. Делая вид, что они готовы к дружелюбному сговору с русскими, военачальники вели тайные переговоры с турецкими лазутчиками или пытались истреблять русские отряды, заманивая их в глухие безводные места.

Между тем, в самом Крыму дело быстро шло к развязке.

Хану предложили отречься от престола ввиду его явного неумения управляться с народом.

Шагин-Гирей получил предписание направиться в Херсон и ожидать там прибытия Потёмкина.

Хан попытался было ослушаться и выехал в Тамань, надеясь на Ногайскую орду и стремясь к Кавказу. Он успел даже перетащить в Тамань свой гарем и все ценности.

Но из Тамани Шагин-Гирею пришлось покорно последовать в Калугу, избранную для него как место безопасное.

Так кончилось царствование хана, пожелавшего затмить своей славой всех Гиреев из рода Али-Гирея.

Надо сказать, что многие из числа людей проницательных и дальновидных обманывались в этом человеке.

Но Потёмкин сказал о нем так: «Это человек бездарный и смешной, имеющий претензию быть подражателем Петра Великого, на которого похож одной только разве жестокостью».

Конец этого честолюбца весьма примечателен.

Он выпросил у русского правительства разрешение отдаться покровительству турецкого султана и покинул Калугу.

В августе 1787 года Шагин-Гирей «бесстыдно прибыл в богохранимое высокое государство и был сослан и заточен на острове Родос», пишет турецкий историк Ата-бей. «Когда комендант означенного острова Гази-Хасанбей ‹…› осведомился у родосского наиба, будет ли Шагин-Гирей казнен по высочайшему фирману, то оказалось, что он, показуя низость своей презренной натуры ‹…› бежал ‹…› чтобы спастись в родосское консульство французского государства».

После настойчивых просьб французское консульство всё-таки выдало вышеупомянутому эфенди «проклятого изменника», который и был казнен. «Голова его была отослана в Порту к Порогу Счастья».

Наконец составленный Потёмкиным манифест о присоединении Крыма и Кубани был подписан Екатериной. Это произошло 8 апреля 1783 года. Обнародован манифест был не сразу.

Потёмкин выехал на юг, чтобы принять командование армией и сделать нужные распоряжения. Предполагалось, что войска войдут в Крым еще весной, однако Потёмкин по каким-то соображениям медлил и выжидал. Можно предполагать, что он избегал решительных действий в Крыму до того времени, когда будут завершены дела ногайские. Потёмкин не хотел кровопролития, и Суворов, действуя уговорами, к лету 1783 года заставил многих ногайских мурз прислать ему боевые знамёна.

Меж тем, сам Потёмкин, как всегда, вел себя загадочно и чудаковато. На пути в Тавриду он посетил Белую Церковь и предался роскошной, пиршественной жизни у Браницких. Затем он поехал в Херсон и там увлекся новыми постройками и верфью, только что сооруженной. Тем временем отправил он вице-адмирала Клокачёва в Ахтиарскую гавань, где были возведены укрепления (часть кораблей оставалась на Керченском рейде).

Теперь Екатерина слала Потёмкину письмо за письмом, поощряя его к решительным и быстрым действиям. Она писала: «Дай Боже, чтоб татарское или, луче сказать крымское дело скоро кончилось. Я думаю, что менее теперь станешь мешкать, то лутче, дабы турки не успели оному наносить препятствия, какие ни на есть».

Суворов докладывал Потёмкину о делах на Кубани, приезжал к нему и имел с ним совещания.