Те, кто уходят

– Если они захотят повесить это на меня, то все равно повесят, где бы я ни был – в Венеции, Нью-Йорке или Риме. – Он снова вышел в спальню, встал, широко расставив ноги, и посмотрел сверху вниз на Инес, которая все еще сидела на кровати, как в дамском седле. – Меня это не беспокоит, – решительно сказал Коулман и направился к темному окну. Потом повернулся и произнес: – Да, я его ненавидел. Он стал причиной смерти моей дочери. И я считаю его… считал… совершенно бесполезным. Люди разные. Души! Все говорят про души. Но некоторые души достойнее других. И душа моей дочери стоила миллиона таких душ, как его. Я даже сравнивать их не хочу, не хочу допускать, что они были сотворены из одной материи. Ты меня понимаешь? Правосудие свершилось. Да. И если мне придется за это заплатить, я готов. И что?

Коулман поставил стакан, к которому пока не прикоснулся, на ночной столик. Вытащил сигару из сигарницы, закурил, ухватил зубами, его губы сомкнулись вокруг нее.

Инес продолжала наблюдать за ним.

– Не знаю, понимаешь ли ты меня, но если не понимаешь, это не имеет значения. Просто дела обстоят так, а не иначе.

– Я тебя понимаю, – сказала Инес.

– И я не жду твоего одобрения, – добавил Коулман.

– Ты хочешь сказать… что остаешься здесь, бросая вызов, – пусть тело всплывает где-нибудь.

– Может быть, – буркнул Коулман.

Он смотрел в никуда.

За окном, за террасой послышались крик и всплеск. Правда, всплеск прозвучал негромко, а крик, возможно, выражал удивление, может быть, даже веселье. Но Инес дернулась. Вдали раздался низкий гудок большого парохода, во влажном воздухе он прозвучал, как органная нота. Коулман подумал об окружающей их воде, глубокой воде, в которую когда-нибудь может соскользнуть весь город.

Когда он снова посмотрел на Инес, на ее лице появилось другое выражение, словно мысли женщины витали где-то далеко, хотя она по-прежнему смотрела на него. Вид у нее был удовлетворенный. Коулман нахмурился, пытаясь понять Инес. Не облегчение ли появилось в ее взгляде? В ожидании ее реакции он шагнул к пепельнице и стряхнул пепел с сигары. Что Инес скажет? Что уезжает завтра? Или остается и будет рядом с ним?

Он снова подошел к окну, сжимая сигару в зубах, и положил руки на подоконник. Посмотрел на подернутые туманом желтоватые огни у канала, на проплывающий мимо вапоретто, все окна которого в такую погоду были задраены.

– Я думал нанять завтра катер или взять в аренду и отправиться в сторону Кьоджи, чтобы взглянуть еще раз. Может быть, ты завтра встретишься со Смит-Питерсами, займешься чем-нибудь с ними. – Он не хотел приглашать Инес в Кьоджу, потому что решил встряхнуться, заплатить рыбаку, чтобы тот вывез его на своей лодке в море – что-нибудь в таком роде. – Я вернусь поздно вечером.

– Хорошо, Эдвард, – покорно сказала Инес.

Он подошел, обнял ее за плечи, нагнулся и поцеловал в щеку. На сей раз она не противилась.

– Допивай виски, я налью еще. Тебе нужно принять горячую ванну – полдня провела на такой погоде. Отдохни немного, а часов в восемь я постучу в твою дверь, и мы отправимся в какое-нибудь милое местечко, где можно поужинать. Я бы хотел посмотреть, что ты купила Шарлотте, если подарок не в обертке.

– Он не в обертке, – сказала Инес, вставая.

Она не стала больше пить виски, а пошла в свою комнату принять горячую ванну, как он и предлагал. В этом Коулман был уверен.

13

Коулман провел воскресенье в Кьодже, вернулся в Венецию к одиннадцати вечера и не нашел Инес в отеле. Она не выехала, но и записки Коулману не оставила. Его это не волновало. Он устал и ушиб колено – упал на него, когда поскользнулся в рыбацкой лодке около пяти часов дня. Колено распухло. Ему не хотелось искать Инес в «Монако» или в ресторане отеля внизу. Он принял ванну и отправился в кровать, выпив на ночь и взяв с собой лондонскую «Обсервер», купленную на Пьяццале Рома.

Его телефон зазвонил перед полуночью.

– Эдвард, я тебя не разбудила? – спросила Инес.

– Нет, я недавно вернулся. Ты в своей комнате?

– Мм. Я зайду повидаться с тобой.

Инес вошла с улыбкой, все еще в короткой шубке и шляпке.

– Хорошо провел день?

– Прекрасно. – Коулман положил трубку. – Вот только рыбы не привез. И колено ушиб.

Инес пожелала увидеть его колено. Она порекомендовала холодное полотенце и даже принесла его из ванной вместе с другим – положить на простыню, чтобы не намокла. Она сказала ему, что в делла Салюте был праздник – юбилей спасения Венеции от чумы в семнадцатом веке, по какому случаю и построили церковь Санта-Мария делла Салюте. Коулман непроницаемым взглядом смотрел на свою уродливую волосатую ногу, на узловатое колено, ставшее больше, чем обычно. Инес гибкими пальцами с розовым маникюром аккуратно накладывала на ушибленное место полотенце. Не колено, а карикатура, невесело подумал Коулман. Такое мог написать Иероним Босх. Коулман ничуть не переживал из-за того, что нога распухла.

– Полагаю, ты видела сегодня этих зануд, – сказал он.

– Да. И Антонио тоже видела. Попрощалась с ним.

Инес в последний раз похлопала по влажному полотенцу и натянула на него простыню.

– И куда же он отправился?