Те, кто уходят

Рей улыбнулся:

– Может быть, на Пьяцце? «Квадри»?

Елизавета кивнула и тоже улыбнулась:

– Хорошо. Полиция тебя не ищет?

Он рассмеялся:

– Я все сообщил полиции. Сегодня утром. Ты сама читала. Полиция знает, где меня искать. На Джудекке.

– Так ты был на Джудекке!

– Да. И может, мы поговорим сегодня и о других вещах.

Рей пытался это сделать, спрашивал ее об Альфонсо, молодом человеке в «Баре Дино». Но она не хотела говорить об Альфонсо.

– Твоя жена и в самом деле покончила с собой? – шепотом спросила она с благоговейным страхом, почти с ужасом.

– Да, – ответил Рей.

– И твой тесть столкнул тебя с лодки в лагуну?

– Да. И я торговец предметами искусства. По крайней мере, начинающий. Видишь, кое-что из моих слов подтверждается.

Елизавета промолчала, но он почувствовал: она ему верит.

– Но – и это очень важно – я ничего не сказал полиции про лагуну. Об этом знаешь только ты и еще один человек. И если тебе вдруг придется говорить с полицией… – Он тут же пожалел о своих словах. – Но вряд ли. Для этого нет никаких оснований. Однако я не хочу никому сообщать о том, что мой тесть столкнул меня в воду в лагуне.

– Почему?

– Понимаешь, он очень вспыльчивый человек и ничего не может с этим поделать.

– Он пытался тебя убить.

– Верно.

– Он зол на тебя из-за дочери?

Они уже дошли до Пьяццы.

– В самую точку. Но я не мог предотвратить того, что его дочь… сделала с собой. И если ты не против, я бы не хотел сегодня говорить об этом. Я хотел увидеть тебя, потому что с тобой забываю обо всем. Я могу вспомнить раннее утро, когда впервые тебя увидел… помню, как ты улыбалась, когда провожала меня к дому синьоры Каллиуоли.

Это польстило ей, а произносились такие слова легко, потому что были правдой.

Они сели за столик в «Квадри». Шампанского Елизавета не хотела, поэтому Рей предложил ей кофе с ликером, а себе заказал бренди. И почти полчаса – в основном благодаря усилиям Елизаветы – им удавалось вести светский разговор ни о чем. Елизавета спросила, в каком доме в Джудекке он живет, и Рей сумел ей немало рассказать о Джустине и о печке красного кирпича, не называя имени синьора Чьярди, но Елизавета и не спрашивала. Она заявила, что кофе с ликером чересчур крепкий, а потом сказала:

– Я таких странных парней, как ты, еще не видела.

– Я? Да я совершенно обычный. Это ты самая странная девушка, каких я встречал.

Она рассмеялась, откинувшись на спинку стула:

– Уж я-то знаю, какой скучной жизнью я живу.

Но это не делало ее скучной в разговоре. Ее свежесть, открытость – вот что так привлекало его. И вероятно, лечь с ней в постель было бы сладостно. А может, и нет. Ему было странно чувствовать такую радость рядом с нею и в то же время думать, что ему по большому счету безразлично, будут ли они когда-нибудь заниматься любовью или нет, или что он определенно никогда не захочет жениться на Елизавете. Но сейчас он был счастлив, словно собирался сделать ей предложение или уже сделал, а она сказала «да». Он хотел, чтобы эта радость длилась и длилась.

– Когда ты должна вернуться сегодня?

– Ну вот видишь? – улыбнулась она. – Никто в мире не задает мне таких вопросов… В одиннадцать, наверное. Матери я сказала, что иду к подружке Натали. – Елизавета хихикнула.

Кофе с ликером и в самом деле был крепким, сообразил Рей.

– Ты в абсолютной безопасности: мне нужно вернуться домой чуть раньше.

Ему нравилось говорить «домой», нравилось, что его там ждут.

– У тебя еще одно свидание? – спросила она.

– Да, – ответил Рей, продолжая получать удовольствие от созерцания Елизаветы, хотя время от времени и отводил глаза, разглядывая декор старинного кофе-хауса с его роскошными сиденьями, чтобы Елизавета из Венеции осталась в его воспоминаниях в подобающей обстановке.

Больше кофе с ликером она не захотела.

Они медленным шагом возвращались к ее дому, будто ни один из них не спешил прощаться. Рей подумал, не попросить ли ее присоединиться сегодня вечером к нему, синьору Чьярди и Луиджи, если тот придет. Но это было невозможно, и не из-за позднего часа, просто он не желал ни с кем делить ее. Ему пришлось бы объяснять, как они познакомились. Или она могла бы невзначай упомянуть синьору Каллиуоли. Ему не хотелось таких сложностей. Рей хотел, чтобы Елизавета оставалась для него прекрасным и очень личным воспоминанием, подобно маленькому портрету на эмали, который он носил бы у себя в кармане и никому не показывал. И он чувствовал, что сегодня видит ее в последний раз, хотя для этого не было никаких оснований, поскольку он мог пробыть в Венеции еще два-три дня.

– Доброй ночи, Елизавета, – сказал он ей у двери.

Она немного печально посмотрела на него.

– Доброй ночи, Рейбурн, – сказала она, произнеся его имя как «Райбурн», поцеловала его в губы таким коротким поцелуем, что он даже не успел на него ответить, и повернулась к двери.