Театр души

Оглядываясь на собственную психическую переработку всего того, что произошло в анализе Карен, я считаю, что тогда, сама не понимая того, я знала о многих вещах, которые сегодня могу концептуализировать. Я могла с удовольствием наблюдать происходящие психические изменения — исчезновение ее психосоматических симптомов, восстановление артистических и профессиональных способностей и способности устанавливать более стабильные любовные отношения — но я не могла создать теоретических рамок для их объяснения. Мне трудно было сформулировать, что же я поняла в женской гомосексуальности. То, что у меня в лечении примерно в это же время были еще две гомосексуальные женщины, обогатило некоторые из моих основных концепций, но и запутало мои мысли, так как все три пациентки (каждая со своей уникальной структурой личности) пришли в анализ с очень разными формами страдания. Например, пациентке, которую я назвала Оливией (McDougall, 1964), хотя она и располагала набором внутренних эдипальных сценариев, весьма похожих на сценарии Карен, не приходилось сталкиваться с такими страшными психическими чудовищами. Может быть, это различие и внесло свой вклад в то, что Карен нуждалась в сохранении своей гомосексуальной идентичности, а Оливия в конце концов вышла замуж и завела детей.

Многие вопросы, которые бродили у меня в голове, привели меня к открытию, что я не очень-то хочу прийти к новым аналитическим концепциям. Чувство вторжения в запретную зону родственно самому акту помышления новой мысли, а возможно — любому сотворению того, что доселе сотворено не было. Не будь я приглашена участвовать в сборнике по женской сексуальности, может быть я и оставила свои теоретические поиски мирно дремать. Создание той первой статьи помогло мне еще и увидеть безмерную пропасть, которая существует между переработкой, знакомой мне по ежедневной практике, задокументированной в форме сотен неудобочитаемых записей моих свободно парящих гипотез, и теми совершенно иными усилиями по переработке теоретических концепций, предназначенных для представления искушенной психоаналитической публике. Более того, необходимость интегрировать все новые возникавшие у меня мысли в классические рамки психоаналитической метапсихологии дала мне дальнейшее озарение о либидинальном значении такого аспекта научных исследований, как «ребенок - родитель»: можно «рождать» детей-мысли самому, а можно и отдать это «духовным отцам».

Фрагмент аналитической работы с Карен и ее продолжение в виде публикации теоретической работы иллюстрируют различные уровни психической работы, происходящей в аналитике. Сочетая в себе желание понять и аффективные реакции, используя до предела оба внутренних театра, аналитика и анализируемого, постоянная деятельность по психической переработке развивается в бессознательном обоих партнеров в аналитические отношения, так что фантазии, метафоры, знаки, означающие, символы и конфликты анализируемого в конце концов становятся частью внутреннего мира аналитика.

К этому взаимообмену присоединяются сознательные усилия сделать возможным сообщение всего, что аналитик понял о психической реальности пациента. Эти озарения и их последующая интерпретация приходят непредсказуемо. Мы осознаем многие стороны внутренних театров наших пациентов задолго до того, как становимся в состоянии высказать свои озарения в форме интерпретации. Однако эта молчаливая переработка всегда идет. Интерпретация, которую она, в конце концов, порождает, иногда к удивлению и аналитика и анализируемого, часто может иметь далеко идущее воздействие. Аналитик, таким образом, отдает пациенту обратно репрезентации, аффекты и фантазии, которые заняли много недель аналитической коммуникации, но они возвращаются в новой форме, с новым смыслом, который несет в себе потенциал творчества, а не разрушения.

Застой, дающий толчок активности теоретической работы, имеет много различных источников, из которых я упомянула лишь немногие. Следующий аспект, заслуживающий внимания — воздействие на аналитика суровости аналитического протокола, наначение которой — защитить пациента от заполнения проблемами аналитика. Эта тщательно соблюдаемая нейтральность создает определенное количество накапливающегося напряжения влечений по отношению к психоаналитической работе у обоих партнеров. В то время как у пациента есть право вовсю выражать во время сессии это напряжение, аналитик может это делать только в форме интерпретационной активности. Напряжение, которое не нашло выражение этим путем, должно быть выражено вне аналитических отношений. Если пациента просят «говорить все и не делать ничего», то аналитик не может ни «делать все», ни «говорить все», что приходит ему в голову.