Г-жа А. создала невроз, г-н Б. — перверзию. Фобийный объект (или место, или ситуация) является, как мы знаем, объектом, который возбуждает страх и ужас и вынуждает к отчаянным действиям, чтобы их избежать. С другой стороны, фетиш (он тоже может быть местом или ситуацией) — объект восхищения и заставляет активно к нему стремиться. Требуется время, чтобы в процессе психоаналитического лечения каждый объект раскрыл перед нами свою амбивалентную изнанку. Несмотря на различия, очевидно, что и фобийные пациенты и фетишисты ищут свои объекты с равной силой. Актеры в фобийных драмах неизбежно приходят к открытию, что они зачарованы и одержимы объектами своего ужаса; фетишисты понимают, что их любимые сцены и объекты, сослужив свою службу, лишаются своей эротической силы и наполняют их отвращением и ужасом.
Таким образом, амбивалентность Я по отношению к важным для него объектам проясняется по мере того, как анализируемые постепенно открывают причины существования своих психических творений. Амбивалентность, с ними связанная, отражает чувства любви-ненависти, связанные первоначально с родительскими объектами. Интерпретация ребенком родительских предупреждений, запретов и непоследовательности, которые возбуждали душевную боль и конфликт, привела к созданию симптомов фетишизма, фобии и тому подобных, дабы с их помощью оградить себя от возвращения этих болезненных эмоциональных состояний. В случае невротических симптомов тревога смещается на новую ситуацию или объект, а в случае сексуальных отклонений (девиаций) возбуждающая тревогу ситуация смещается на половой акт и тревога трансформируется в эротическое удовольствие. Когда внутренние персонажи, вовлеченные в эти сильно сгущенные пьесы психического театра, снова возвращаются к жизни в аналитической ситуации, власть фетишистских или фобийных объектов ослабевает. Анализируемые тогда свободны использовать иначе мощные либидинальные и агрессивные влечения, которые были в какой-то мере парализованы симптоматикой. Такие психические изменения позволяют осуществить перераспределение вложений инстинкта, обогащая не только сексуальную жизнь, но и отношения, и творческую деятельность.
Прежде чем обсуждать последние акты этих интригующих драм, я представлю третий сценарий, столь же классический, как и первые два, которые я сравнивала и противопоставляла. Эта психическая пьеса тоже выстроена со смещенными эротическими элементами, но в этом случае объектом зачарованности и душевной боли является сама мысль, другими словами, это драма невроза навязчивости.
Онорина, женщина лет 40, приехала во Францию из-за работы мужа. Она считала его подходящим для себя мужчиной, несмотря на то, что он всегда заявлял, что не хочет никаких детей. Она была убеждена, что очень хочет детей, но отказывается от своего желания ради удовольствия своего супруга. Она совершенно не осознавала другую свою часть, которая, как и муж, не хотела детей. Этого персонажа психического театра Онорины, который ненавидел детей, трудно было вытащить на сцену, хотя он, как и многие другие в ее внутреннем мире, сердито требовал права голоса. Но Я Онорины могло позволить это только в форме навязчивых сомнений и вынужденных действий.
Несмотря на шесть лет анализа моя пациентка все еще страдала от таких мучительных симптомов, как многократное пересчитыва-ние ступеней и невозможность покинуть свой или любой другой дом без многократных проверок. Однако она уже могла позволить себе некоторый профессиональный успех и немножко сексуального удовлетворения, которых не знала раньше. Ее идеальный образ себя, в ее мысленном Я, был образом святой женщины, которая относится ко всему человечеству с щедростью и любовью. В то же время другой персонаж, глубочайшим образом отрицаемый, к полному изумлению Онорины, швырялся оскорблениями, непристойностями и пел гимны ненависти. Чтобы победить этого нежелательного обитателя своего тайного театра, Онорина прибегала к магическим действиям, жестам, ритуальным словам и символическим числам, в надежде заклясть непокорную, ненавистную Онорину.
Вот типичная сессия из анализа Онорины.
Онорина: Я любовалась в гостинной вашими замечательными цветами.
(За этим заявлением следуют льстивые и восторженные замечания об аналитике, затем молчание.)
ДжМ: Можете ли Вы заметить, что остановило Вас?
Онорина: Я... в замешательстве... абсурдная мысль, может быть, немного неудобная... Вот! Мне в голову ворвалась мысль, что возможно, Вы не могли иметь детей или уже слишком стары для этого. Вот вы и выращиваете вместо этого цветы. Вы же видите, почему я должна была остановиться!
ДжМ: Ну, не совсем. Нельзя ли мне поближе познакомиться с той особой внутри Вас, у которой такие мысли?
Онорина: То, что я уже сказала, могло задеть Вас — и может быть, теперь Вы будете иметь что-то против меня.
ДжМ: А может быть, Вы ссужаете мне собственные мысли? Может быть это Вы что-то имеете против меня?
Онорина: Я просто думала о своей матери с ее тремя детьми.