Эта структура тогда была бы в выраженном контрасте с психической структурой, стоящей за истерической конверсией, при которой первичный процесс мышления придает определенным зонам и функциям символическое значение инстинктивного рода. Как уже подчеркивалось в главе 2, невротические и психотические симптомы первично устремлены на самоисцеление посредством некоторой формы психической активности, которая ведет к созданию симптома в качестве попытки решения психического конфликта. Психосоматические симптомы, с другой стороны, хотя и могут приобретать вторично символическое значение (а иногда приносят вторичную выгоду в форме заботы окружающих), но первично являются результатом действия механизма избегания, не скомпенсированного созданием психологических симптомов. Этот механизм избегания, конечно, тоже можно представить как рудиментарную попытку исцелить себя, выбросив из психического осознания любую форму душевной боли.
Индивиды, использующие такие механизмы избегания в чрезмерной степени, производят впечатление нормальных — у них нет симптомов и часто они, вследствие удушения аффекта, словно мо-
Подобная гипотеза в связи с предрасположенностью к наркомании была высказана Генри Кристалом (Krystal, 1977).
гут справиться с любыми напастями в любых обстоятельствах. Именно этот последний аспект феномена отыгрывания (особенно когда этот феномен принимает психосоматический оборот) делает подобные проявления столь мучительными в психоаналитической практике. Аналитик слышит, что ассоциативный дискурс, хотя и необыкновенно связный, как будто и не ведет никуда. В такие моменты мы чувствуем, что чего-то недостает — пропало измерение, часто аффективного характера; это похоже, скорее, на слова песни без музыки. Такой дискурс очень отличается от дискурса, где вытесненные мысли, фантазии и отрицаемые чувства хотя и не осознаются анализируемым, но всячески стремятся дать ключи к своему существованию, не только через сами симптомы, но и через сновидения, неожиданные ассоциации, оговорки и т.п. Когда сообщения не такого порядка, а сведены к действиям и реакциям (как у всех нас порой), тогда мы знаем, что внутренний театр не развит внутри, даже в форме невротической или психотической симптоматики, а, скорее, вынесен вовне, на подмостки жизни, или же находит соматическую разрядку.
Сдвиг от психической переработки к разрядке в действии особенно вероятен, когда мы получаем внезапную нарциссическую рану или неожиданно утрачиваем объект. Такие события часто вызывают необычное поведение или умеренные и тяжелые психосоматические проявления. Я использую здесь термин психосоматический в широком смысле, с единственно психоаналитической точки зрения. А именно, я говорю о теле и соматическом Я в их раскрытии в ходе аналитического переживания. Таким образом я ссылаюсь не только на хорошо известные психосоматические заболевания вроде язвы желудка, бронхиальной астмы и язвенного колита, но и на непонятную тревогу и депрессивные состояния, которые всегда сопровождаются такими физическими симптомами как усталость, потливость, тремор и апатия. К этому ряду психосоматических явлений тогда нужно добавить склонность к несчастным случаям и повышенную подверженность инфекциям во время стресса. У психоаналитика есть масса возможностей наблюдать эти явления, и он находится в таком положении, что формулирует гипотезы, отличные от тех, которые складываются у психосоматолога, который хоть и видит гораздо больше пациентов, но вряд ли может разделить с ними интенсивный опыт психоанализа или продолжительной психотерапии.