Театр души

Второе предположение касается особой структуры личности, у которой эдипальные репрезентации и конфликты пропитаны нижележащей фантазией примитивного, довербального характера, и тело младенца слабо дифференцировано от тела матери. Любой тесный эротический контакт, поэтому, бессознательно воспринимается как поглощение и смерть. На более поздней стадии нормализующая роль образа отца позволяет забыть, что эдипальная организация строится на архаичной фантазии об отношениях, на которую я ссылалась в предыдущей главе — «мать-бездна и сын-пробка». (Пример такого процесса, помимо случая Исаака, мы увидим и в анализе Поля, чья история составляет основу главы 8. Оба пациента страдали от язвы желудка и других психосоматических недугов, и хотя во многих отношениях их психическое функционирование весьма отличалось, мы увидим поразительное сходство тех элементов их историй, которые вносят вклад в эдипальную организацию.) Я полагаю, что именно такая эдипальная структура предрасполагает пациента в будущем к психосоматической регрессии, в особенности в ситуациях продолжительного стресса, внешнего или непризнавае-мого внутреннего. Вдобавок к бессознательным телесным фантазиям, психическая экономика часто характеризуется некой формой ментального функционирования, при которой идеи и болезненные аффекты будут скорее извержены и исключены из психики, а не вытеснены или связаны с «противовесом» посредством невротических защитных механизмов.

ПСИХИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИКА

Третье предположение относится к особому образу разрядки напряжения, при котором действие и реакция берут верх над психической переработкой. Психическая активность, которая, в противном случае, могла бы привести к конструктивному осмыслению или сублимированному выражению (или к созданию невротических или психотических симптомов) вместо этого «замыкается накоротко» и разряжается в немедленном или повторяющемся действии. Такие действия, которые я называю действиями-симптомами, никоим образом не служат решением для охваченной конфликтом инстинктивной реальности или в напряженной внешней реальности, с которой сталкивается субъект. Они всего лишь бегство или уход от болезненных или тревожных ситуаций (Engel, 1962), сопровождающийся психическим разрушением (скорее, чем отрицанием) неприемлемых идей, что ведет к быстрой «очистке» от аффекта, с ними связанного. Таким образом, всю свою жизнь Исаак должен был только закрывать глаза, курить или уступать настоятельной потребности в мастурбации, когда бы он ни чувствовал тревогу, вину или злость (например, когда он видел влюбленные парочки, похоронные процессии или женское белье, выставленное в витрине магазина).

Надо все же признать, что симптоматичные действия подобного рода составляют часть психической брони любого человека, и служат ему при случае. Мы напиваемся, чтобы утопить печаль; курим или переедаем, чтобы развеять ежедневные обыденные фрустрации; принимаем лекарства, чтобы смягчить тревогу или уснуть; не можем не утащить незначительные вещи и «нечаянно» портим ценные, когда находимся в определенном эротическом или агрессивном напряжении; иногда используем людей как наркотик, находясь в тяжелых обстоятельствах. Все это довольно обычные вещи среди людей, которые, в общем, не считаются психологически нездоровыми.

Каждый из нас порой склонен избавляться от напряжения и душевной боли путем неподходящих действий или через зависимость от внешних агентов, в тех ситуациях, когда для более надежного решения было бы уместно или даже требовалось мысленное или эмоциональное вмещение. С точки зрения психической экономии важным фактором в отношении действий-симптомов является то, что они несут с собой минимальную психическую переработку, а часто даже и полностью занимают ее место.