Исаак: Ужасно вдруг открыть, что мать хотела меня в сексуальном смысле. Этот ее взгляд... Голова кружится, стоит только подумать об этом. Я всегда хотел встретить женщину с таким же взглядом, но невыносима и мысль, что я хотел увидеть и в глазах матери то же выражение. И как ни крути — встречаю я этот взгляд или нет, — это моя смерть. (Помолчав.) Вы видели такой фильм Вуди Аллена — «Interiors»? Что Вы о нем думаете? (Он не ждет ответа; прямые вопросы всегда знак беспокойства у Исаака, как и у большинства других пациентов.)
ДжМ: Вы хотите знать, какими я вижу вещи? Какими глазами заглядываю в душу людям?
Исаак: Мне вдруг стало страшно... Я хочу Вам нравиться, хочу, чтобы нравилось то, что внутри меня... Но я словно боюсь, что меня поглотит эта идея.
ДжМ: Я могу быть вроде Вашей матери. Вы говорили, что она «сжирала» Вас своей любовью.
Исаак: Она часто говорила: «Я тебя сейчас съем». Она, бывало, бежит за мной и говорит: «Ам-ням-ням!», — а мне так нравилось! Это была одна из наших любимых игр. Я боюсь, что меня съедят? Я просто панику сейчас чувствую — но почему? Я любил эту игру.
ДжМ: Может быть Вы задумывались: «А есть ли у нее что-то еще съестное, кроме меня? А что если она на самом деле голодная?»
Исаак: Господи! Она всегда называла меня «солнышко мое маленькое». Маленькое — понимаете? А я действительно был маленьким, и не было никого другого рядом, чтобы его снямкать... Я теперь могу вынести мысль, что она хотела отца. Но меня — нет, спасибоч-ки. Меня бы съели заживо! Мать всех убивает добротой, и всех съедает.
ДжМ: Чем она добрее^ чем больше любит, тем страшнее?
Исаак: Да. И все-таки мне страшно нужно было ее присутствие. Ни с чем не мог справиться сам. Я рвался к ней на ручки — и в то же время рвался к собственной смерти. Она так и ждала меня съесть. Как я со всем этим разберусь?
Можно заметить, что Исаак в детстве не мог использовать внутренний образ своей матери; он нуждался в ее реальном теле и присутствии, в том, что я назвала «матерью-наркотиком» (McDougall, 1978). Я как-то раз предположила, что это было так, словно он считал, что она хочет «дышать за двоих». Исаак был весьма поражен этой моей интервенцией, и несколько месяцев развивал идею об их «дыхательных взаимоотношениях». Он ссылается на эту интервенцию, затем повторяет свой вопрос:
Исаак: Как мы выберемся из всего этого?
ДжМ: Вуди Аллен и «Interiors».
«Interiors» — фильм о женщине, которая душит мужа и детей собственными желаниями и ожиданиями. Исаак очень интересуется Вуди Алленом, не только потому, что тот тоже ставит фильмы, но и потому, что недавно он узнал, что Вуди Аллен провел двадцать лет в анализе, и это не убило его творческое начало! Исаака этот факт успокаивает, поскольку я, пожирающая мать-аналитик, собираюсь слопать все его творчество, и не оставлю ему ничего, чтобы создавать фильмы и сочинять истории.
Исаак: А, да! Интерьеры и внутренности. Знаете, я боюсь застрять в маленьком пространстве, где нет доступа воздуха. Я больше и не подхожу к метро, и держусь подальше от узких коридоров и улиц. Боюсь чувства, что я заперт и задыхаюсь. У меня никогда не было таких проблем до того, как я пришел на анализ! Я уверен, что за это отвечает анализ.
ДжМ: Очень может быть. Вы воображаете такие вещи, какие никогда бы не позволили себе вообразить прежде, вроде тех мест, которые Вы можете обвинить в том, что они Вас «душат». Похоже ли это ощущение на ощущения во время астматического приступа?
(К моему удивлению он ответил):
Исаак: Да нет. Я теперь прекрасно дышу. Я разве не говорил? У меня уже несколько месяцев никакой такой астмы. А вот эти фобии — это нечто!
Анализируемые часто «забывают» сказать нам о произошедших переменах, вроде исчезновения длительных психологических или соматических симптомов. Они меньше озабочены тем, чтобы успокоить аналитика, чем тем, чтобы сохранить в переносе проекцию тревожной матери и больного ребенка.
Моя гипотеза на этой сессии, что Исаак учится находить, в форме фобийных объектов, психические репрезентации архаичных ужасов, связанных с его отношениями любви-ненависти с матерью, то есть примитивные страшные фантазии о том, что он застрял, его душат, едят или топят. Прежде, в ситуациях, которые вызывали желание-и-страх пожирающей матери, Исаак совершенно не осознавал свою панику, а вместо нее испытывал приступ астмы. Его всегдашние соматические реакции становятся вербальными и метафорическими, и таким образом дают ему сырой материал первичного процесса, чтобы из него, затем, создать для собственной защиты невротические симптомы. Несомненно, проще избегать маленьких пространств, чем на каждом углу встречаться с архаичной кастрацией. Экономическая выгода от невротических симптомов очевидна; они несут также биологическую, жизнеохраняющую функцию.
На улице зима. Исаак осматривается в моем маленьком кабинете и замечает у меня на столе большую банку с ветками, которые в домашнем тепле выпустили нежные весенние листочки.
Исаак: Боже! Посмотрите, какие листочки! Они здесь распустились? Внутри?