Театр китового уса

Оказывается, все происходит очень быстро, если армия считает, что ты можешь принести пользу. Мне сказали, что, когда я закончу базовую подготовку, меня заберут на дальнейшую подготовку для – ты не поверишь – «особых поручений»!

Вчера получила письмо от Флосс. К ней заглянула Миртл, которая находит войну крайне оживляющей – разве не смешно? Оказывается, она собирает изгнанных художников под свои роскошные крылья и проводит встречи для оставшихся без государств политиков. Она рассказала Флосси, что после кратких, но ДУШЕРАЗРУШИТЕЛЬНЫХ отношений с норвежским подводником не может смотреть на соленую селедку без слез, но в целом довольно положительно относится ко всему происходящему.

Каким-то образом до меня добралась одна из загадочных открыток Тараса. Довольно потрепанна, будто несколько раз прошла сквозь руки цензора. Изображение статуи Свободы с нарисованным на обратной стороне гибридным созданием. Помнишь, как мы корпели над его открытками? Искали символы, будто пытались прочитать будущее в чайных листьях.

Странно представлять всех, кого знаем, в новых и неожиданных местах. Будто война перетрясла мир, как набор костей, и все мы разлетелись в разные стороны. И это подходящий момент, чтобы закончить письмо и сказать, что надеюсь, что у тебя все в порядке, где бы ты ни был. И где бы ты ни был, мои мысли с тобой.

Твоя Криста

Затемнение

Ноябрь 1939

Стекла на чердаке влажные от конденсата. Флосси вытирает их рукавом кардигана. День снаружи бессветный и нечеткий – скрытое туманом солнце напоминает болезненную полную луну, обернутую марлей и страдающую. Порывы ветра гоняют толпы листьев по лужайке, а голые ветви деревьев тянутся и машут.

Есть какая-то дерганность в ноябре, думает Флосси. Это месяц одновременно зловещий и нервный. Свежие картины октября, вся его официальная оранжевость и желтость, были испорчены и разбросаны, когда зашел ноябрь, таща за собой зиму подобно привязанным к веревке гремящим банкам.

Холодный ветер трясет окна, но в доме тихо. Дигби нет. Кристы нет. Многих слуг нет. Никаких гостей. Тарас и Хилли уплыли в Америку, а Филли с родителями в охотничьем домике в Шотландии, тогда как Перри, Леон и Миртл в Лондоне. Только Уиллоуби и Розалинда остались, но Розалинда скоро отправится в столицу, а Уиллоуби так занят, что его с тем же успехом могло и не быть. В деревню прибывают эвакуированные дети, которых расселят по местным семьям: жалкие создания с ярлыками и коробками противогазов прибыли заполнить пустые комнаты, оставленные ушедшими сыновьями и мужьями. Мистер Брюэр организует их расселение.

Флосси поворачивается обратно к чердаку, где ее утешают свет прикроватной лампы и мерцающий огонь в камине. Как бы она ни беспокоилась о пропавших сестре и брате и всем, что может принести война, часть ее все равно наслаждается ежегодным спуском в зиму: задраиваются люки; тоннель ведет к декабрю и сказочной пустоши Рождества, к ее любимому времени года. Возможно, ей не стоит думать о таких фривольностях, но не думать кажется скучно, особенно когда все кажется таким унылым. Она помнит сдержанный голос премьер-министра по радио, которым он сообщил, что они вступают в войну с Германией. Каким усталым он казался. Бедный мистер Чемберлен. Он не будет против, если она подумает о чем-то радостном.

Она опускается в кресло-качалку у огня, поджимает ноги, укрывает колени пледом и пытается представить сверкающие огни Рождества, будто это дальняя гостиница на открытой всем ветрам пустоши или маяк, видимый со штормящего моря. Пронзительное чувство, будто она рассказывает себе сказку; волшебная картина, увиденная сквозь камеру-обскуру.