Театр китового уса

Флосси часто у огня одолевает романтическая тоска. Она видит ее и в других людях: они разводят яркое пламя, затем рассаживаются подле и созерцают его с отрешенным выражением. Приятно насладиться этим чувством без вмешательств от Кристабель («И по какому поводу ты теперь хандришь?») или Дигби («Флосс, поиграй со мной в шарады»). У нее есть книга, дневник, вязание – все, что ей нужно. Можно попросить Моди принести какой-нибудь обед на подносе, чтобы не пришлось спускаться вниз. Можно сложить пазл. Можно прямо сейчас дочитать книгу до конца.

Флосси смотрит на пламя и вслушивается в тишину, которая через какое-то время становится осязаемым присутствием. Что-то, что спокойно отдыхает за пределами чердака в ожидании, когда она привыкнет к нему.

Двумя этажами ниже, в столовой, Розалинда наблюдает, как ее муж отодвигает тарелку с недоеденным обедом в угоду бокалу вина и смятого выпуска «Таймс». Она пытается придумать, что бы сказать. Это проклятье, что каждая тема для беседы теперь отягощена войной. Погода: война. Дети: война. Поместье: война. Сам Уиллоуби: почему он должен сражаться на войне. Или почему ей так важно понять, почему он должен сражаться на войне. Или почему война, на которой он должен сражаться, так невероятно сложна, что находится за пределами ее понимания. Последний аргумент ей кажется полностью приемлемым. Ее невозможно понять.

Большая часть бесед теперь заканчивается щелчком газеты, развернутой перед лицом мужа. Мужчины со своими газетами и своими войнами. С Розалиндой раньше уже это бывало. Что бы она ни делала, все счастливо продолжится без ее участия. С каким смаком они беседуют о ней, будто это тема для дискуссий, будто она не подразумевает мертвых мальчиков. Тысяч и тысяч и тысяч мертвых мальчиков, снова и снова.

– Интересно, чем занят Дигби, – говорит она.

Уиллоуби шумно переворачивает страницу.

– Подготовкой. Муштра и все такое. Она ему будет нужна. Подозреваю, что скоро его пошлют во Францию.

– С ним все будет в порядке, так ведь? Я не могла бы…

– Сколько раз, Розалинда? Мы знаем, чего требует война. Она требует мужества. Жертв.

Но почему, думает она, война должна всегда получать чего хочет?

– Уиллоуби, ты помнишь, когда Дигби был ребенком? Его ресницы?

– Посмотри на это, – говорит он, тыча в газету пальцем. – Россия вторгается в Финляндию. Ситуация в Китае отвратительная. Мир катится в варварство. У нас нет выбора.

Конечно, у них был выбор. У них всегда был выбор. Они выбирали экстравагантно и обстоятельно. Ткани, духи, столики в ресторанах. Люди ждали их выбора, восхищались их выбором.

Но ее муж продолжает говорить о непостижимых вещах: Белоруссии, Мажино, Рейхстаге. Слова с большой буквы. Слова-заголовки. Розалинда подозревает, что похожие разговоры ведутся в столовых по всей стране: жужжащий рой, беспрестанно кружащий над Британией с опасным углом наклона. Когда бы ты ни попытался отмахнуться от него, они просто разлетятся на миллион отдельных частиц и снова примут форму.

Она ждет появления слуги и, когда этого не случается, сама подливает себе вина, проливая немного на скатерть. Пятно расплывается, когда она трет его пальцем.

– Ну, дорогой, ты сам это говорил – из него сделают мужчину.

– Смешно со стороны Дигби пойти в армию. Еще более нелепо не пойти туда офицером.

– Это нелепо, да. – Розалинда отпивает вино, затем обходит стол, приближаясь к стулу возле мужа. – Хотя, ты говорил, что это выбьет из него дурь.

– То, что узнаешь, сражаясь рядом с другими мужчинами, когда живете и умираете вместе, – ничто на это не похоже, – говорит Уиллоуби.

– Пожалуйста, не говори о смерти. – Розалинда наклоняется, чтобы положить ладонь на его бедро, но его глаза не отрываются от газеты. Глаза Дигби никогда не бывают столь озабочены. Они всегда с тобой, будто видят тебя впервые. Ее милый, прекрасный мальчик. Ушел, чтобы стать солдатом. Она лихорадочно надеется, что Перри найдет ему какой-нибудь специальный пост, и чем раньше, тем лучше.

Она ждет, когда Уиллоуби заметит ее. Его лицо теперь часто вдали от нее. Она только мельком видит его профиль, тончайшие кусочки внимания.

– В конечном итоге он за это будет благодарен, – говорит Уиллоуби. – Лучшее, что случалось со мной.

– Не сомневаюсь.

– Ему нужно собраться.

– Верно.

Розалинду охватывает отчаянное чувство, что она будет эхом повторять его слова вечно. Она попугай; она пещера. Ей нужно, чтобы он посмотрел на нее, чтобы прекратить это. Она видит шанс в слове «собраться». Она скользит ладонью по его бедру.

– Уиллоуби, я чувствую приближение мигрени, – говорит она, ведя руку выше, чуть заметно дергая его за ремень. – Думаю пойти наверх, дорогой.

Вот. Приподнятая бровь показывает, что она зацепила забытый уголок его внимания. Газета опускается. С этим она поднимается и выходит из комнаты, волоча за собой невидимую нить, рыбак, бросающий длинную леску с мушкой легендарной щуке.