Театр китового уса

Никогда не уставал так, что не могу уснуть. Не помню, когда в последний раз снимал сапоги. Я дрожу все время – только посмотри на мой почерк! Понимаю, что снова и снова задумываюсь о странных вещах. Речах из Шекспира. Содержимом моего мешка. Именах сотоварищей.

Мы маршируем многие мили, затем сидим в канаве и ждем, потому что не уверены, что делать дальше. Иногда встречаемся с другими британскими военнослужащими и тогда смотрим друг на друга в ожидании, что у кого-то есть понимание происходящего, но ни у кого его нет.

Мы вчера выкопали укрытие и нашли скелет немецкого солдата с прошлой войны. Металлические пуговицы его формы лежали меж костей как мелкие монетки. Кажется абсурдным, что мы снова оказались во Франции и снова пытаемся убить друг друга.

Я не привык к виду мертвых тел. Даже двадцатилетней давности.

27 мая

День мы провели, прячась в убежище, пока немцы без устали обстреливали артиллерией рощу в пятистах ярдах от нас, пытаясь накрыть британское зенитное орудие и его команду. Звук снарядов омерзителен: пронзительный визг, затем хрустящие взрывы, от которых дребезжат зубы в черепе. Парень возле меня прокричал: «И сколько, черт возьми, раз им нужно убивать?»

Мы планируем уйти полями этой ночью. Ночью легче. Днем дороги забиты сотнями французов, идущих бог знает куда. Автомобили и телеги, доверху нагруженные багажом и мебелью. Старики, вдвое согнувшиеся под тяжестью мешков. Матери в платках, тащащие за собой плачущих детей. Я видел одну женщину, что несла ребенка настолько неподвижного и синего, что не уверен, был ли тот жив.

Я едва могу поверить в это, но говорят, немецкие самолеты низко летают над дорогами и расстреливают людей. Безоружных мирных жителей. Гроувс сказал: «У них столько снарядов, что они могут потратить их на убийство детей».

Французы не хотели смотреть на нас. Меня это поразило.

28 мая

Вчера мы блуждали по лесу, пока Гроувс не заметил пару деревьев с отметками ножом. Точно как ты раньше отмечала нашу дорогу через лес в Чилкомбе. Деревья привели нас к тропе, усыпанной окурками от полков, по ней уже прошедших.

На ночь мы остановились в пустом доме, брошенном совсем недавно. Два бокала красного вина на столе. Половина буханки хлеба. Еще теплая печь. Я нашел несколько свечей, и мы сели за стол в грязной форме, отрывая куски хлеба, пируя как воры. Гроувс никогда прежде не пил вина. Он сказал, что может его полюбить.