Театр отчаяния. Отчаянный театр

– У нас тут театр. Разрешение сделать тут театр нам дал покойный ныне ректор Политехнического института академик и профессор Сафохин. Разрешение открыть бар мы взять у него не успели, он умер… Но, когда назначат нового ректора, мы непременно у него возьмём разрешение работать здесь… Это пункт первый, простите… Второе, мы всё себе не забираем. Мы половину того, что зарабатываем, отдаём театру. Мы этот бар открыли только для того, чтобы содержать наш театр, потому что с театром точно никто не делится. Мы, наверное, сумасшедшие, но билеты на свои спектакли мы не продаём. Играем бесплатно. А в баре зарабатываем, чтобы играть, – сказал я и замолчал.

Я взвешивал каждое слово. Человек, который сидел напротив меня, определённо насмотрелся и наслушался многих людей. Но я точно знал, что с людьми, которые делают театр, которые выбрали для себя такое странное дело всей своей жизни, которые действуют вне логики «купил – продал» или «поработал – получил за это», он дела не имел, не встречался и никогда не разговаривал. Он был уверен, что он знает всё и видит всех насквозь. А я знал, что он не знает таких людей, как я, и что он меня не понимает и понять не в состоянии, потому что он даже представить себе не может, как и какими идеями я живу, о чём могу думать и чего желать. Если бы я сказал ему, что почти месяц думал о том, как написать пьесу, в которой бы китобой разговаривал с белым китом, он не поверил бы, что человек может о таком думать, посчитал бы, что я вру, или решил, что я сумасшедший.

Он в своей жизни видел и знал много. Но он видел и знал много всего одинакового. А я знал много всякого разного. И я конечно же понимал, что я умнее этого самоуверенного, хладнокровного и тёмного человека, убеждённого в том, что в мире всё устроено просто.

Но он был опасен и смышлён. Надо было, чтобы он меня услышал и понял. Главное, чтобы в том, как я буду с ним говорить, он не усмотрел и не почувствовал ничего по отношению к себе обидного.

Пауза висела около минуты.

– Говори, говори, – наконец сказал он.

– Хорошо, объясню подробнее и на примерах, – сказал я и встал. – Давайте я вам всё покажу… Пройдёмте… Я уверен, вам будет любопытно.

Этого он точно не ожидал. Если бы мой собеседник умел улыбаться, если бы он раз и навсегда не разучился когда-то растягивать губы в улыбке, то в этот момент он наверняка улыбнулся бы или усмехнулся, как обычно делают люди, соглашаясь на что-то неожиданное.

Он встал, и мы пошли ко входу в зрительный зал. Парень, тот, что сидел на подоконнике, сразу встал, но мой гость остановил его коротким жестом, и тот остался стоять на месте.

Мы зашли в зал с колонной, высоченным потолком, амфитеатром и сценой. Там горело несколько тусклых голубых бра. Было тихо, таинственно и прекрасно. Прямо возле входа в зал стояло блестящее фортепиано.

Я знал, что любой, всякий, каждый человек без исключения удивился бы, войдя в зал театра «Ложа» впервые. Зашедший со мной незнакомец поднял вверх глаза и огляделся. Более он ничем не выдал своего удивления, но и этого было достаточно. Я провёл его к сцене.

– Вот. Это и есть наш театр, – сказал я. – Все, кто работает в баре, являются актёрами этого театра. Играют бесплатно, зарабатывают в баре… А теперь немного арифметики… Мы работаем два раза в неделю. В пятницу вечером, в субботу с вечера до утра. Половину денег, как я сказал, выделяем для нужд театра. Другая половина уходит нам. В баре работает семь человек, включая меня. Тем, что мы зарабатываем, мы очень довольны. Но это весьма скромные деньги… Вы, наверное, такие заработки и деньгами бы не сочли.

– Ты про мои деньги ничего не знаешь, – перебил он меня тихо и холодно. – Ну… Дальше…

– Простите! – извинился я. – Прошу прощения… Вы правы… Так вот… То, как мы работаем, когда и сколько – это очевидно. Подсчитать легко. Количество людей к нам приходит примерно одно и то же, и люди в основном одни и те же. Мы своей работой никому не мешаем и никому не конкуренты… Ничем другим мы не промышляем… Так что, делиться ни с кем и ни с чем, кроме своего театра, мы не можем… Не можем себе позволить… И это честно! Если вы будете настаивать на таком… То мы просто закроем бар и работать не будем, потому что не будет никакого смысла… Ну а театр закроется сам собой…

– Как ты сказал? Настаивать?.. – спросил он почти весело. – Ты дурачок, что ли?.. Мы ни на чём не настаиваем… Мы просто говорим, как что будет… Что-то ещё хочешь сказать?

– Да нет! Всё, пожалуй, сказано.

– Ответь… Заведение вы сделали… хорошее. Работайте пять дней в неделю. Бухло берите через меня. Будет моя охрана… И играйте свои спектакли. Денег подымете больше. Всем будет хорошо.

– Нет. Мы не можем, – ответил я. – Мы – театр. Нам надо репетировать. Мы бар сделали, чтобы театр выжил. А так театр умрёт. А мне этот бар без театра не нужен.

– Бар хороший… Пусть другие люди в нём работают, а ты репетируй…

– Ага! – усмехнулся я. – То есть отдать бар вам?.. А вы будете платить актёрам зарплату и половину денег отдавать театру?